Надсада

«А может, это процесс естественный? – размышлял далее. – Ведь недаром сказано: делай, что должно, и будь, что будет?..»

Пока не приехал брат, Николай продолжил экскурсию по выселкам. Побывали на небольшом беловском родовом кладбище, где в общих чертах пересказал историю селившихся здесь некогда староверов, истории семьи прадеда Ануфрия, деда Афанасия, отца Данилы Афанасьевич и своей матери Евдокии Степановны, дяди Степана Афанасьевича.

– Вот вам и ответ на ваши вопросы: могу ли я оторваться от всего того, что питает мое творчество. Здесь, в самом сердце присаянских глухоманей, сошлись и намертво переплелись родовые линии людей по-настоящему сильных, взаправду, до самоотречения любящих и женщин своих, и детей, и землю свою, и Родину. Отсюда, из глухоманей присаянских, сибирских – вообще из российской глубинки, – только и возможна созидательная работа по будущему обустройству Отечества.

– Да… Николай Данилович, – не находил слов молодой архитектор. – Это же просто какое-то чудо – седьмое чудо света ваше Присаянье, по-другому и не скажешь.

– Чудо не чудо, но ничто на всем свете с этим не сравнится, как точно сказал писатель Валентин Распутин, – широко и по-доброму улыбнулся художник.

Я в ваших краях по времени и всего ничего, а уже готов влюбиться во все, с чем пришлось встретиться, к чему прикоснуться.

– А по-другому и не бывает, – согласился Белов. – Эти места, проживающих здесь людей забыть невозможно. И приехавшие сюда с добрыми намерениями люди как бы автоматически попадают в круг людей, посвященных во всю эту благодать. Брат о том знает и кого попало сюда не повезет.

– Так что же, здесь все такие, как вы? – растерянно спрашивал молодой архитектор.

– Н-нет, – рассмеялся Белов. – Ты ж, наверное, знаком с историей заселения Сибири и знаешь, какой люд здесь селился (Николай неожиданно для себя стал говорить Виталию «ты»). – Люд разный. Но далеко не мелкий – и телом, и духом. И в период советских новостроек ехал также не мелкий, обескровливая тем самым человеческую породу центральной части России.

– Вы знаете, Николай Данилович, после поездки сюда мне понадобится время, чтобы привести в порядок свои мысли, чувства, ощущения, – неожиданно признался петербургский гость. – Но я во всем этом разберусь.

– Разберешься, конечно, – подбодрил молодого человека художник. – И влюбишься в эти места. Навсегда. Как и я в свой срок.

До приезда Владимира дочь взяла гостя под свое покровительство. Молодые люди о чем-то говорили, чему-то смеялись, навестили мерина Тумана в его загоне, еще раз обошли выселки.

Наташа уже не раз бывала здесь, все знала, ничему не удивлялась, но ей было приятно удивлять Виталия.

Не зная о приезде племянницы, Владимир думал определить Виталия на выселках, но теперь повез его к матери в Ануфриево.

– Пусть дыхнет воздуха простой жизни сибиряков, а где еще он сможет дыхнуть, как не у тебя – коренной сибирячки? – убеждал Татьяну Маркеловну. – Утром я его буду забирать, потом мы будем приезжать к тебе на обед и вечером – снова возвращать его под твое крыло.

– Пускай дыхнет, – кивала головой Татьяна. – Дых, он вить, Володенька, жись дает. Свои детки не хотят жить с матерью, дак пускай хоть чужие поживут, – не удержалась от своих обычных упреков.

– Ну-ну, не начинай старую песню. Одна в доме не бываешь: то я, то Люба, то Витька здесь.

– И на том спасибо, детушки, – поклонилась манерно. – Че ж мне, старой, обижаться-то? Провиантом снабжаити, деньжат подбрасываити. Живу, почитай, на вашем иждивении. Спа-асиба… Ой, люшеньки-и-и-и…

– Послушай, мама (мамой ее сын называл в исключительных случаях, о чем хорошо ведала Татьяна), Виталий Алексеевич – человек из большого города, что находится чуть ли не на краю света. Как мы к нему здесь отнесемся – с тем и поедет к себе в Петербург. Поэтому очень тебя прошу: будь с ним поласковей.

– Буду-буду, – торопливо отозвалась Татьяна. – Када ж привезешь-то Алексевича, мне ж нада сготовить чего?

– Ночевать и привезу. Часиков в девять вечера.

– И – добро, – неожиданно для себя заключила Татьяна, а осознав, что употребила любимое слово покойного мужа, заохала, засуетилась и поспешно скрылась в кути.

* * *

Татьяна уже не один год жила одна и истосковалась по постоянному в доме человеку, пусть даже и чужому. Виталия она перекрестила в более привычного Витю, к семи утра в прикрытом зеве русской печи уже томился завтрак, причем это было что-нибудь сытное и вкусное.

– Доброе утро, Татьяна Маркеловна, – с поклоном произносил, поднявшись с постели, парень, широко улыбался хозяйке, шел во двор.