Нафанаил и другие

вернется с работы папа. Не вздумай плакать. Им вдвоем будет не так страшно.

Мы не успели закрыть этот лаз. Как ни старались! Но голод своё возьмет, не

сомневайся. Малыши не умеют лакать. И мы не знаем, что они любят, чтоб выманить

их на лакомство.

-Предполагалось, что они уже взрослые, и должны есть всё – угрюмо сказал ЕЁ отец.

-Окуни палец в молоко, помажь братцу нос и выпусти из заперти. Вместе им будет легче

пережить эту ночь.

-Мама! Но они не умеют лакать и есть! Я второго кормила с ложечки! Он даже с ладони

взять не может ни кусочка!!!..

-Вот, и накормишь обоих с ложечки завтра, когда проголодаются. А пока пора спать.

В такой жаре лучше и людям отдохнуть. Им бы было не жарко в гараже, но видно их

дымы пугают, и непривычная обстановка.

Брат явился сытым и умиротворенным.

Он ничего не сказал, улегшись в нашем укрытии у самого выхода. Но от того, как
от него пахло, я понял, что он считает меня почему-то особо упрямым идиотом.

Тип.

Всю ночь мне снилась мама. Она рвалась ко мне, но ее что-то не пускало и она

таяла в горячем душном воздухе столько раз, сколько появлялась!
Когда я открывал глаза, то передо мной всё так же возвышался взмокшей горкой
брат, прикрывавший меня от света, падающего через лаз.
Как-то становилось хуже и хуже, от мысли, что о нас забыли, раз и навсегда.
Есть хотелось очень.

Там, наверху, в трубах, иногда лилась вода, но от нее не приходит того сладкого

сна под боком у братца, какой приходил после маминого молока.
Среди ночи брат поорал немного, вылез, погулял и вернулся.
Я твердо решил плевать на всю свою жизнь! Такая мне не нужна.
Опять навалилась Духота. И я очнулся только от грохота внизу.

Голос типа я узнал сразу. Его было трудно не узнать.

Один отвратительный соседский кобель рвал ночную тишину
своим редким отрывистым гавканьем в том же регистре.
ОНА!.. ТА, что забыла обо мне на всю ночь, что-то лепетала ему в ответ еле слышно.

-Ну, выходов – два!

Первый, всунуть туда зеркало, и посмотреть, посветив фонарем!– разглагольствовал

тип, отпыхиваясь от чего-то и прихлёбывая что-то одновременно.

-А второй, – взять палку, подлинней, и выгнать обоих оттуда!

Брат поёжился и покосился на меня без всякого одобрения.
Я презирал как предательство, так и дезертирство! Эта дикая жара просто добивала
моё мужество, но плакать я не собирался, хотя бок всё еще ужасно ныл, а глаз
заплывал слезой время от времени.

Он как-то жалобно подал голос, будто хотел сказать что-то, но умолк, и только дышал

часто-часто и тяжело-тяжело.

Дверь внизу тяжело бухнула железным косяком, и мой нос уловил отвратительный запах

горькой гари, что вползала вместе с Духотой, пытаясь раздавить нас в этом тесном и влажном бетонном «подземелье».

-Длинная палка туда не войдет.– уверенно сказала тетка, гремя посудой, пахнущая очень вкусным обедом для типа, вернувшегося с работы.

-Ты попробуй ложку привязать, вот, к этой палочке, и выманить их на молоко. – сказала

она девочке, которую я в первый раз за всё время почему-то пожалел.

-Да. Ты сама давай. Мы с матерью не сможем там. Нам плохо будет от этой жарищи