Нагаш бессмертный

Алкадиззар сделал глубокий вдох и пошевелил онемевшими конечностями. Медленно и осторожно он поднялся на ноги. Жгучая боль наполнила его плечи и растеклась по телу до самых пят, но он загнал эти ощущения на задворки разума. Он торжественно взял протянутый кубок и поднес его к губам. Прикоснувшись к теплому металлическому ободку, он почувствовал мягкость темной жидкости. Поцелуй Асаф – так это называли некоторые жрицы. Жар напитка мгновенно разлился по телу Алкадиззара, загасив боль и наполняя его силой. Когда она взяла кубок из его рук, он знал, что под ее маской скрывается улыбка.

– Не бойся, – нежно сказала она, а может, просто подумала это. Он не мог понять точно.

Она отошла от него, и ее движение в сторону отозвалось болью в его сердце. Алкадиззар изо всех сил держался, чтобы не последовать за ней. Вместо этого он сосредоточился на верховной жрице, которая заняла освободившееся место. Она предложила ему второй кубок и сказала сухим голосом:

– Пей.

Он бесстрашно взял чашу и одним глотком осушил ее. Это оказалось сладкое вино, приправленное множеством трав, которые не могли скрыть горький вкус яда.

Отдавая кубок, он встретился взглядом со жрицей в маске и с удивлением понял, что ее глаза блестят от слез. Алкадиззар попытался утешить ее улыбкой. Она склонила голову и вернулась к своей хозяйке. После этого весь круг начал тихо и почти скорбно петь.

Смерть приближалась. Алкадиззар дивился своему спокойствию. Возможно, это влияние эликсира, но принц хотел думать иначе. Он снова обратил лицо к небу.

Прости меня, отец, подумал он и доверил суд над собой небесам.

Боль не заставила себя долго ждать. Она началась с нестерпимого жжения в животе, которое с каждым мгновением только увеличивалось, будто он проглотил несколько горящих углей. Он стиснул зубы и, казалось, целую вечность не издавал ни звука, думая о том, что агония рано или поздно пройдет, но облегчение не приходило. Его тело начало неудержимо дрожать, а из губ исторгся сдавленный крик.

Через несколько секунд он уже лежал на сырой траве, свернувшись в позу зародыша, пока яд умерщвлял его тело. Затем начали болеть мышцы, сжимаясь и напрягаясь, словно туго натянутые веревки, поднялись к шее и мышцам лица. Его крики превратились в мучительные стоны, вырывавшиеся сквозь сжатые зубы, будто невидимый кулак бил его в грудь. Каждый удар сердца словно раскаленным клинком рассекал грудную клетку. Тьма начала сгущаться в глазах, пока он не понял, что вот-вот потеряет сознание, но каким-то образом долгожданное забытье не приходило.

Так прошло несколько часов. Медленно, постепенно боль угасала. Подобно отливу на море она покидала его голову и конечности, возвращаясь в грудь. Понемногу кричащие от боли мышцы расслабились; когда он склонил голову так, что коснулся холодной травы, ощущение оказалось таким острым, что он чуть снова не закричал.

Медленно, превозмогая боль, он пытался глубоко дышать, несмотря на разгоряченные путы, сковавшие его грудь. Каждый глоток воздуха приносил сладость и прохладу, несмотря на боль в горле. Он едва заметил, как к нему подошли две жрицы и встали перед ним на колени. Не переставая петь, они взяли его за запястья и с удивительной силой подняли, чтобы он подогнул колени под себя и выпрямил дрожащую спину. Затем женщины разошлись, вытягивая его руки в стороны. Алкадиззар чувствовал, как маленькие руки сжали его запястья, смутно гадая, для чего они это сделали, – и тут обрушился первый жгучий удар плетью.

Семь кожаных хвостов плети – каждый из которых представлял собой шестифутовую веревку из сплетенных кусков кожи, усеянных дюжиной острых осколков стекла, – стегали его по плечам, раздирая тело, словно львиные когти. Столь внезапная и сильная боль лишила его дара речи; он содрогался под ударами, а державшие его жрицы с трудом стояли на ногах. Алкадиззар едва успевал дышать между новыми ударами. Кровь из полученных ран ручейками стекала по его спине.

Жрица, которая орудовала плетью, была настоящим профессионалом своего дела. К седьмому удару от кожи на его спине остались одни лохмотья от затылка до поясницы. Но удары не прекращались, безжалостно разрывая плоть и мышцы. Никогда в жизни Алкадиззар не испытывал такой мучительной боли. После десятого удара он думал, что больше не выдержит и сейчас лишится чувств, но его разум и тело упрямо отказывались сдаваться. Каждый новый удар он чувствовал так же остро, как и первый.

При публичных наказаниях на площадях Ламии двадцать ударов плетью считались очень строгим наказанием. Сорок ударов означали смертный приговор. После сотни ударов жрицы, наконец, опустили дергающееся тело Алкадиззара на траву. Он не знал, как долго пролежал так, орошая газон своей кровью. Все тело словно покрылось огнем. Он прижал лицо к траве; открыв рот, он мелко и отрывисто дышал. Он видел силуэты фигур жриц, но из-за шума в ушах не слышал их пение. Еще немного, думал он. Скоро звезды погаснут и тьма окутает его саваном, и тогда он отправится в царство мертвых.

Но вдруг Алкадиззар услышал ее голос.