Наглец

Девушка лучезарно улыбается, кивает и уходит; в зеркало заднего вида лениво наблюдаю, как она садится в «Элантру» и скрывается из глаз.

Какого чёрта тебе ещё надо, Матвеев?

* * *

Трясу головой, потому что если продолжу культивировать в голове всю эту пиздострадальческую херню — точно поедет крыша.

За весь день со мной не случилось ни одного форс-мажора — даже как-то обидно стало; по всем семинарам, коих сегодня было целых три, умудрился получить «отлично», хотя не помню даже, когда последний раз учебники или конспекты открывал; парни не напрашивались на мордобой — даже Шастинский, хотя для него промолчать и не подлить масла в огонь сродни подвигу.

А меня, как в том фильме, так и тянуло нарваться на неприятности и выпустить пар. Может на бокс записаться? Или где там ещё дурь из башки выбивают?

После учёбы парни опять строят привычные планы — посидеть в Конусе и завалиться к кому-нибудь на квартиру, а я готовлюсь к тому, чтобы придумать годную отмазку, потому что сыт психотерапией (а я уверен, что она будет) по самые гланды, когда мой задний карман вибрирует, оповещая о входящем звонке.

На экране высвечивается улыбающееся лицо матери.

— Внимательно, — хмурясь, обозначаю свою готовность слушать.

— Домой, — как в детстве, выдаёт она.

Лаконично, исчерпывающе и таким тоном, что у меня и в мыслях нет возмущаться или сделать наоборот.

Ну и молча радуюсь, что не нужно искать причину, чтобы пропустить посиделки с парнями. Хотя тот факт, что на часах ещё половина третьего, а родители уже дома, меня слегка нервирует — обычно до девяти от них ни слуху, ни духу. Должно произойти что-то из ряда вон, чтобы в такое время они были не на работе.

Даже не успеваю переступить порог их загородного дома, а моя задница уже чувствует, что мне не понравится исход нашей предстоящей беседы. В конце концов, за все двадцать два года своей жизни такого тона от матери я удостаивался лишь дважды — когда мы с парнями воровали яблоки в чужих садах, и после того, как попробовали стянутые Максом у его отца сигареты.

Сегодня был третий раз, когда от подобного тона голоса родительницы мне захотелось послать всё нахрен и свалить, пока меня не заметили. Хотя это так и осталось лишь в пределах моей головы — я ведь хороший сын.

Родители обнаруживаются в кабинете: отец проверяет электронную почту, а мать мечется из угла в угол — точно тигрица в клетке; правда, стоило ей увидеть меня, как маршрут её резко поменялся.

— Ну наконец-то! — всплескивает руками — чересчур эмоциональная. — У тебя ведь есть официальный костюм? Хотя о чём это я, само собой есть… Тебе нужно подобрать что-то бордовое, чтобы соблюдалась цветовая гамма, это ведь тоже немаловажно…

— Остановись, женщина, — закатывает глаза отец. — Он ведь понятия не имеет, о чём ты говоришь.

С этим у родительницы всегда были проблемы — рассказывать о чём-то опустив самое главное, потому что все должны быть в теме по умолчанию…

— Ох, и действительно, — хмурится мама. — Сегодня устраивается благотворительный приём по сбору средств для одного из детских домов, которые мы курируем уже пару лет. Вообще-то, обычно мы ведём его сами — как основатели — но сегодня к нам присоединяться и наши, так сказать, партнёры из «Невады», которые поддержали акцию в прошлом году.

Что-то такое я действительно откапываю на задворках памяти — отец вскользь упоминал об этом осенью прошлого года, но я благополучно пропустил это мимо ушей, потому что конкретно здесь от меня ничего не зависело, а потому не интересовало.

— Опусти эти малозначимые подробности и скажи, каким боком в эту формулу вписываюсь я, — озадаченно хмурюсь.

Мать только закатывает глаза.

— На сегодняшнем вечере будет присутствовать вся семья Авериных, поэтому нам следует поступить так же.

Воображение тут же подкинуло мне общие очертания светского раута, на котором каждый попытается доказать, что он «круче».

— Я пас, — фыркаю в ответ. — До сегодняшнего дня моё присутствие на подобных вечерах ни разу не требовалось — думаю, вы и без меня прекрасно справитесь.

— Мы выступаем спонсорами вечера наравне с «Невадой», поэтому должны явиться в полном составе, — убеждает отец. — Я никогда не просил тебя ни о чём подобном за всё время существования нашей турфирмы, а сейчас прошу, сын.

Это заставляет меня чувствовать себя последней сволочью.

В конце концов, что плохого случится, если я пару часов потусуюсь среди таких же снобов, каким все считали и меня?

— Хорошо, — киваю, заранее приготовившись весь вечер строить из себя невозмутимость.

Главное, не утухнуть от скуки.

— Вот и ладненько, — сияет мать. — Осталось только подобрать тебе что-то в одной цветовой гамме с нами.

— Это ещё зачем?

Неужели нельзя просто прийти, сделать доброе дело и свалить? Зачем нужны все эти детские причуды с «общим цветом»? Это ведь обычный приём, где соберутся люди, привыкшие к наигранным улыбкам и показушному добродушию, которым эти «сливки общества» прикрывают своё лицемерие и меркантильность, словно ширмой…

Мать цокает.

— Что бы ты в этом понимал… Каждая семья будет в своей палитре — у нас это будет бордовый.