Наглец (СИ)

Мне очень хотелось проорать «нет» на весь зал, но я даже пропищать ничего не могла — такой спазм сдавил горло. Я вновь бросаю взгляд на родителей поверх плеча, а после — на злое лицо Богдана, которое уже пошло пятнами гнева. Сжимаю глаза и открываю рот, чтобы произнести дрожащими губами неуверенное и совсем не желаемое «да», когда за спиной с громким грохотом распахивается дверь.

— Простите, но я против этого брака, — слышу голос Кости и моментально оборачиваюсь.

Матвеев стоит в проходе в окружении четверых парней, и на лицах всей незваной пятёрки отражается решимость. Пока гости пытаются прийти в себя и понять, что происходит, Костя стремительно сокращает расстояние между нами и взваливает меня на своё плечо; от радости я забываю, как дышать, и только и могу, что вцепиться пальцами в его пальто.

Последнее, что вижу перед тем, как Матвеев уносит меня из зала — залитое слезами радости лицо матери.

Глава 8. Костя

Я думаю, в жизни каждого человека наступает такой момент, когда он сдаётся и отказывается от того, за что боролся, по той простой причине, что любому терпению приходит конец. Я давно должен был оставить Молчанову в покое, но понял это только сейчас, когда она перестала даже из дома выходить; она не брала телефон, который я обрывал ей по сто раз на дню, а после и вовсе отключила его. Каждый вечер, когда я приезжал в её двор, то видел её силуэт в окне; готов поклясться, что она видела меня каждый раз, но игнорила моё присутствие и звонки в домофон. Если человек не хочет, чтобы его спасали — даже от себя самого — то нахрен надо стараться, чтобы в один прекрасный день быть посланным далеко и надолго.

Когда твою помощь не ценят — не нужно её оказывать.

Включаю магнитолу, и на весь салон орёт песня «Dramma — Ништяк», заглушая все мысли. Уже примерно полтора часа я нарезал круги по городу, игнорируя звонки от парней и сообщения в чате, предпочитая побыть в одиночестве. После того, как Лёха скинул мне в ВК песню «Kamazz — На колени поставлю» с припиской, что это я должен проделать с Полиной, я чуть не стёр его ржущую рожу в порошок, но он успокоился только после того, как я пригрозил открыть парням его настоящую натуру — ту, где он серьёзный, хозяйственный и адекватнее нас всех вместе взятых.

Не говорить же ему, что даже это не исправит Полину, хотя мне казалось, что она начала таять и скидывать свою маску бездушной стервы. В общем, все те полторы недели, что она скрывалась от меня, я беспросветно бухал, не ночевал дома и забросил учёбу. Родители были в шоке и не могли понять, что со мной происходит, а мне было слишком похер, чтобы заморачиваться на объяснения. Парни тоже не понимали, в чём дело, и пытались меня контролировать или как-то удержать, да только нихрена у них не выходило. Я потерялся в пьяном угаре после того, как в одном из ночных клубов увидел неоновую вывеску над баром «Я возьму всё вино на себя». И я решил «А почему бы, собственно, и нет?», правда, до вина дело так и не дошло: в ход шли напитки с градусом куда выше винного. Но кальвадос я пил только один вечер, потому что когда под ним услышал ремикс на песню Сати Казановой и Doni — откуда я их вообще знаю?! — «Я украду» и разревелся как девчонка, стало понятно, что кальвадос мне больше друг. Хотя с ромом была та же херня, и я решил, что с выпивкой пора заканчивать, пока меня не потянуло сменить ориентацию.

Парни упорно отказывались бухать вместе со мной; пару раз у нас даже были нешуточные стычки, доходившие почти до рукоприкладства — ладно хоть у Макса хватило способности не терять головы, иначе не знаю, чем бы всё это закончилось. Такое, конечно, и раньше случалось — мы частенько били друг другу морды в двух последних классах старшей школы — но тогда мы были просто подростками, в которых бурлил тестостерон, а сейчас большинство из нас обзавелись семьями и набрались ума, и из-за этого вся эта ситуация казалась ещё хуже. Я «отбивался от стаи», если цитировать Шастинского, и «вёл себя как полный мудак» по словам Егора. Я не мог спорить ни с тем, ни с другим, потому что даже в пьяном угаре отдавал себе отчёт в том, что они совершенно правы. Но стоило мне услышать песни вроде «Элджей — Я хочу тебя на 360» или «Jah Khalib — Твой вид сзади», как у меня рвало крышу, потому что я идентифицировал подобную музыку с Полиной. Я вспомнил свою «молодость» и частенько кочевал по крышам ночью, словно самоубийца, или гонял на высоких скоростях по нашей старой трассе, но только под хорошей дозой адреналина мне становилось легче.

Вот и сейчас я направлялся в сторону той заброшенной дороги, когда снова зазвонил телефон. Не знаю, почему именно в этот раз я решил снять трубку.

— Чего тебе? — бурчу Лёхе, который на моё недовольство только фыркает.

— Дуй домой, я уже полчаса под твоим подъездом торчу.

— Что-то случилось?

— Поговорить надо — срочно.

Подробности получить не успеваю, потому что Шастинский бросает трубку, но тон его голоса мне почему-то не нравится до такой степени, что вдоль позвоночника ползут ледяные мурашки.

Как в ужастике, чесслово.