Нагорный Карабах: виновники трагедии известны

Он несколько раз дал понять, что здешних лидеров и за деятелей-то не считает, поскольку все они мельтешат и ни на что не годятся. Порассуждал он немного и о положении в Армении, неодобрительно высказавшись о русофобстве тамошнего парламента, отметив, что свое это мнение он не скрывал и там. Не хочу быть категоричным, ибо трудно от одной беседы вынести законченное представление о человеке, и все же мнение свое выскажу: это был сноб, а его национализм, который и ему, конечно, был в полной мере присущ, существенно отличался от национализма примитивного обывателя, пробавлявшегося легендами на исторические темы, да и обидой на отсутствие колбасы, отнимаемой азербайджанцами. Нет, его национализм был на уровне боссов из первого эшелона, а честолюбивые помыслы существенного выше любых балаяновских разумений.

Мне и до сих пор кажется, что в своих розовых мечтах он видел себя губернатором провинции «Арцах» самостийной республики Армении, участвующим в принятии самых важных государственных решений. Снобизм его, пусть и отдаленно, был в чем-то сродни снобизму арабских шейхов, которым неуютно в собственных владениях и которые только и думают, как бы сбежать в европейские столицы. Но это ощущение у меня возникало всегда параллельно и заодно с ощущением того, что этот человек уже где-то понимает иллюзорность подобных надежд, уже сломлен, а упорствует в своих заблуждениях, поскольку ему еще мерещатся какие-то неясные перспективы, которые могут вдруг открыться от едва ли не вселенских катаклизмов. Собственно, он и не скрывал этого, и когда спросил его, как он думает, могу ли я пригласить сюда и жену, он мне ответил, что пока этого делать не надо, ибо в стране сейчас так творится, что никто ничего предсказать не может. «Через год, — добавил он, — думаю, многое прояснится.»

Когда мы встали, и он шел, слегка сгорбившись и тяжело, почти по-стариковски шагая, я подумал, а ведь и его погубили тщеславные замыслы, как на дрожжах взошедшие на химерах национализма вперемешку с манией величия, а значит, по большому счету, и он политикан, да только не опускающийся до балаяновских «голодовок» и прочих спекуляций да кривляний.

Видел я в Степанакерте и некоторых других из числа здешних лидеров, да прав Манучаров — эти уж совсем не интересны. Однако о чем не могу не сказать хоть несколько слов, так это о тех впечатлениях, которые сложились у меня про здешнее, не знаю уж и как сказать, общество, что ли, тех, кто образует местную «знать». Это — горисполкомовские руководящие работники, директора крупных предприятий, некоторые деятели культуры, преподаватели пединститута. Боже мой, что это было за «общество». Кто бы хорошо их описал, так это Салтыков-Щедрин, или может Гоголь. Вообще-то, неподражаемые типы для пера искусного сатирика.

Начитавшись националистических бредней о великих традициях культуры, об арийском происхождении и прочей чуши, эти господа поверили в то, что они и впрямь — «белая кость», «голубая кровь», «соль земли» — словом, благородное общество. А были-то всего лишь мещанами с гипертрофированным самомнением, выдававшим в них заурядного провинциала, гордого уже одним только тем, что когда-то и где-то пожимали руки заезжим господам и дамам из столицы, а бывало даже, — радость-то какая! — из заморских стран. Но эти господа были опасны тем, что это их трудами и усердием реализовывались на местах балаяновские, григорьяновские и прочих сепаратистов затеи.