Миг, и прохладные пальцы шаманчика робко, умоляюще коснулись тыльной стороны кисти выпавшего из реальности альфы.
— Мне не продадут, — парень густо покраснел и быстро отвернулся, заизучал забор. — Я бы сам… Но… Шкурки для откупного дам…
Подтвердил — неравнодушен к Милу.
Потрясенный, чувствующий себя дважды преданным Бэл захватал ртом воздух, задышал часто-часто, выброшенной на берег рыбой. Сердце парня вновь очутилось в горле, у кадыка, заколотилось бешено, грозясь разлететься ошметками.
Мил и Бэл… Нет!!!
Ревность, огромная и всепоглощающая, затопила — и лишила разума. Звук оплеухи разорвал тишину двора, заставив придремавшего на солнышке Волчика испуганно подскочить и загавкать.
Шаманчик болезненно вскрикнул и отшатнулся, схватился за зашибленную щеку, накрыл ладонью поверх отпечатка альфьей пятерни. Зыркнул влажно, гневно, несправедливо наказанный тем, кого искренне полагал другом и к которому примчался, надеясь на понимание и помощь, открыл было рот, словно хотел что-то сказать, передумал, схлопнул челюсти столь сильно, что зубы лязгнули, миг, и он, развернувшись на пятках, выметнулся со двора вон, хлестнув воздух почти белым волосяным хвостом.
Опомнившийся и ужаснувшийся содеянному Бэл промедлил мгновение, икнул, витиевато выругался, помянув злых лесных духов, и кинулся за любимым. Остановить, признаться в чувствах, и…
Сначала — догнать бы. Длинноногий Рыся бегал как вспугнутый олень…
Супротив ожиданий, шаманчик направился не домой, а в лес, к древнему, заболоченному ельнику. Бэл, разумеется, последовал за парнем, но весьма быстро потерял того из виду на плутающих тропинках — спрятался знахарь в лишь ему ведомый, тайный, шаманий схрон.
Теперь, пока сам не восхочет, никто не найдет, с собакой или без. Не теряющий надежды объясниться Бэл покричал в чащу, сложив ладони рупором, не докричался, плюнул в мох и вернулся в деревню.
В родной избе парень сразу шмыгнул в кладовую, освободил от наваленного сверху барахла сундук с мехами, откинул к стене закрывающую его кожаную крышку, покопался и вытащил связку лисьих, ярко-рыжих шкурок, которые из середнячка, не лучшие. Отсчитал шесть, чтобы наверняка — поболе за порченного раба ни на общедеревенском торжище, ни на городском рынке не дадут, хоть до смерти заторгуйся. Остальные он упаковал обратно, завалил снова сундук свертками и мешочками и пошел, вздыхающий и исполненный сомнений, к соседу, Зубарю.
Выкупать Мила, не сомневайтесь. Но вот для кого именно…
====== Часть 3 ======
Зубарь пил горькую в общинной своей избы, оплакивая то ли потерянное богатство, то ли младшего сына, но оказался достаточно трезв, чтобы понять, о чем толкует вошедший в избу Бэл.
Приняв протягиваемые шкурки, стареющий альфач довольно небрежно осмотрел их, бросил, ворохом, на столешницу между кружками, подпер кулаком колючий, заросший седой щетиной подбородок и вздохнул.
— Сядь-ка, парень, — мужчина кивнул на лавку рядом с собой. — Потолкуем. Ты ж не против?
Бэл кивнул и без возражений шустро присел на указанное ему место.
Зубарь потянулся к одному из двух стоящих у локтя кувшинов, тяжелых, глиняных, поскреб скулу, выбрал из кружек ту, которая была почище и щедро плеснул в нее мутноватой, пенящейся жидкости. ПахнУло квасом.
— На, — альфач пододвинул кружку трепещущему ноздрями соседу. — Свежий, не боись, живот не прихватит.
Пока Бэл пил, мужчина рассеянно перебирал в пальцах лисий мех.
— Небось, думаешь — я за выкуп убиваюсь? — спросил, наконец, тихо, водя по скатерке ребром ладони. — Нет, не за выкуп. Да и не убиваюсь уже, коли именно ты Мила выкупаешь. У вас семья хорошая, правильная, даже раба не обидите понапрасну, кусок хлеба и одеяло теплое найдете. А я, — Зубарь шумно выпустил воздух через зубы, — буду моего кровинушку видеть каждый день. И внуков моих, им рожденных, сумею понянчить. Может, и хорошо, что снасилили его — не увезут теперь никуда…
— Значит, так, — просветлевший зрачками альфач взглянул удивленно моргающему парнишке прямо в лицо, сощурил воспаленные, покрасневшие веки. — Шкурки возьму — наконец с шаманами расплачусь, долг с зимы висит, давит. Вечером пожитки Мила пришлю с кем из внуков. Мил у шаманов, я схожу, скажу сам. Твой он, все, договорились мы. Владей…
Вот так просто. Отдал сына в неволю задешево, средней паршивости коза раза в три поболе стоит, и радуется — не сплавил, получилось, пристроил порченку в хороший род, да под боком. Не в городской «веселый дом» шлюхой на общую потеху, на верную, скорую смерть от половой заразы.
Любимую, получается, порченку. Двоих младших супружников кормить — одевать, вестимо, надо, пятерым женатым сынкам-альфам, тут же проживающим с потомством, помочь надо. Шаманы, опять же — болел сильно у Зубаря, много седьмиц, старший супруг, еле выходили. До сих пор ходит омега тощей тенью, но уже от ветра не падает…