Договор передачи скрепили крепким рукопожатием, и Бэл отбыл. Осуждал ли парень Зубаря? Безусловно. Зачем тот гнался за прибылью, не позволил Милу выбрать себе пару по сердцу здесь, в деревне? Дождался, в результате, не состоятельного жениха — беды. Не подверни Бэл с предложением, связали бы лишившемуся чести юному омежке грубо обрывком бечевки запястья за спиной, кинули в телегу, на кучу сена, и отвезли на рынок, в город.
Никому, никогда больше не валять Мила по земле, принуждая к близости силой, выкручивая руки и обдирая косу. Не у Бэла под крышей. Ведь вместе с Милом столько раз собирали лесную ягоду, грибы и воровали по соседским садам, будучи неразумными ребятенками, груши, яблоки и вишню, игрались в лужах, кур гоняли.
И не суть важно, что скажут в деревне. Иначе — не по-людски.
Находящийся в общинной отец принял заведенного под локоток, шатающегося, покорно опустившего долу расхристанную, русую голову Мила изумленным молчанием.
— Мой наложник, тата, — представил омежку Бэл, кулаком подтолкнул замявшегося на пороге, едва слышно всхлипывающего и порядком напуганного раба между лопаток: — Прошу за косу не таскать. Мне его по праву владельца наказывать, если что, вдруг, учудит.
Таур отложил работу — плел из ивовых прутьев корзину — на скамью и уставился в упор.
— Сын, — альфач смотрел весьма строго. — Ты сдурел, грибов шаманьих обожрался?! Без моего согласия, через меня прыгнул… А если запрещу? Он же — порченка грязный! Застебают селяне!
Бэл выдохнул, скрипнул зубами, сузил глаза в хищные, злые щелки и ответил, холодно-прехолодно:
— Не застебают и не запретишь. Я его на свои шкурки сменял, не на твои. И вообще, мне восемнадцать, я давно полноценный добытчик в род. Мне положен личный омега. К тому же, я не собираюсь на нем жениться.
Тайное имя юного альфы было Зубр. Упрямый, но честный зверь, Вожак. Не переспоришь, если прав. А, видят лесные добрые духи, парень был прав…
На шум из кухни высунулся папа.
— Мил?! — Ахнул. — Но разве он не… Так быстро?!
Знал. Успел выяснить подробности купли-продажи опозоренного соседского младшенького, без сомнений, и ждал нового члена семьи.
Украшающие потупленное, бледненькое личико Мила синяки тоже приметил сразу. Влетел в общинную, на плече полотенце, руки в муке, захлопотал, закудахтал на невнятном, «папьем» языке, затеребил омежку.
— Покажи, — запричитал, пытаясь приподнять безнадежно плачущему Милу голову за подбородок. — Покажи… Бедный мой, хороший… Нужно бадягу приложить, пройдет…
Принял, похоже, выбор внезапно повзрослевшего первенца без истерик и напрасного заламывания рук. По-настоящему любящий папа есть по-настоящему любящий папа, поймет всегда.
Мил стоял как неживой, мелко вздрагивал ссутуленными плечами, позволял себя крутить, куда восхочет родитель хозяина, лишь завсхлипывал громче, жалобнее.
В голос он завыл тогда, когда обнял Бэл. Прильнул к альфе всем исстрадавшимся телом, обдавая ароматом медовых трав, верным признаком близящейся течки, обхватил вокруг торса трясущимися руками, запрокинулся, с криком выплескивая переполнявшие душу боль, отчаяние и ужас.
На торжище?! Его — горячего, нежного, домашнего, сладко пахнущего цветами?! Вы серьезно или шутите?! Лучше взять нож и перерезать даруну горло. Порядочней получится.
Пускай при роде живет, детей рожает, за скотиной ходит. Без лент в косе, признака замужества, счастливым станет. Обойдется невольничий рынок.
====== Часть 4 ======
Рыся явился в самый разгар истерики Мила. Вошел в общажную без стука, стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и некоторое время наблюдал, как домочадцы Бэла суетятся вокруг новенького, якобы, невольника, кусал губы. Не вмешивался, ждал, пока заметят.
Ну, или учуят… Практически насильно вливающий в рыдающего, отпихивающегося Мила ложкой медовуху Бэл прянул ноздрями, передернулся и вскинул на шаманчика страдающие глаза.
— Пялишься? — Спросил осуждающе: — И много напялил? Лучше бы травок успокоительных принес. Не видишь, совсем плохо человеку?
Бета дернул уголком рта и исчез. Парень вернулся довольно скоро, наверняка не к себе бегал, к кому из соседей, вынул из поясного кошеля крохотную, изящной формы бутылочку мутного зеленого стекла и зубами выдрал из нее плотно притертую деревянную пробку. Остро, но приятно запахло лекарством.
— Ложку дай, — велел дивящемуся на чудо стекловарного мастерства Бэлу приказным тоном. — Мне куда капать?!
Отсчитал, хмурясь, нужное количество капель, ловко всунул ложку Милу в рот и облегченно перевел дух.
— Вот теперь быстро успокоится, — прошептал. Лицо у разглядывающего синяки омежки парня было… Мягко скажем, перекошенное, расширенные зрачки пульсировали черными омутами с трудом сдерживаемой душевной боли.
— Кто тебя так, мой лучик? — спросил он тихо-тихо, только по движению губ и прочитаешь, если умеешь и успеешь: — Кто, родной? Знал бы — кишки ему выпустил, шуру…
К удивлению Бэла, Мил услышал, прянул шаманчику навстречу и ответил, тоже одними губами:
— Таур… Но это тайна… Молчи, умоляю…