Найденыш

Кстати сказать, Уна всегда была против таких зверских казней. Есть в таком зверстве что-то нечеловеческое, неправильное. Народ беснуется, кидает в приговоренного всякой дрянью, радуется, когда он в муках умирает на колу, или утробно кричит, цепляясь за решетку, которой накрыт котел для казни. Зачем на потребу толпе устраивать эдакие мерзкие представления? Зачем будить в толпе самые низменные чувства? Обычай такой, говорите? Так измените этот обычай! Мы же цивилизованные люди, не такие, как наши дикие предки! Мы же не дикари!

Когда она сказала такое отцу, тот рассердился и Уну на неделю заперли в ее покоях, думая, что тем наносят ей душевную травму. Глупцы! Она ту неделю провела с огромным удовольствием — к ней никто не ходил кроме ближних слуг да ее Мастера, так что Уна читала книги и тренировалась. И никаких тебе фальшивых улыбок придворных и тупых личиков сестер и братьев.

— Может мы останемся, переночуем у тебя, Уна? — недовольно помотал головой огромный кряжистый мужик, которого звали Зига — Мало ли что может случиться!

Уна помотала головой, и мужики только пожали плечами — как хочешь. Тут не принято навязывать свои услуги. Это Север. Человек волен распоряжаться своей жизнью и смертью. Принял решение — так принимай и последствия. И не хнычь потом, что такого не ожидал.

Дом стоял тихий, темный, и только внизу, там, где в комнатке лежал раненый лесоруб, теплился огонек лампы. Парень не спал. У Дианы не хватило сил, чтобы вылечить его полностью, нужен будет еще один сеанс, или несколько сеансов Уны, подкрепленных одним из ее снадобий. Уж слишком сильным было ранение. И сейчас из рубца, если парень напряжется, покажутся капельки крови. Да и крови он потерял слишком много, и чтобы ее восстановить, понадобится несколько дней — это как минимум. Кровь производит печень, а ей нужно самой восстановиться, чтобы заработать как следует. В общем — сейчас парню только лежать, да потихоньку ходить до горшка, и никак иначе. Ну и само собой — как можно больше есть.

Когда Уна и Диана вошли в калитку и прошли половину расстояния до дверей дома, Нафаня вдруг вздрогнул, подскочил на плече Дианы, даже пошатнувшейся от такой его бурной реакции, и завопил самым громким из кошачьих голосов, какие есть в этом мире. И была в этом голосе такая ярость, такая злоба, что… Уна все поняла. Но сделать ничего не успела. Вылетевшая из темноты стрела ударила Уну в грудь, вернее — чуть левее груди, прочертила глубокую борозду ниже подмышки и вышла из спины полушубка почти полностью, загнав под кожу грязное оперение из гусиных перьев.

Одновременно со стрелой из темноты вылетел небольшой метательный топорик — очень хорошее средство, чтобы снимать часовых или обделывать темные дела в переулке. Человек, который хорошо владеет таким топором, с пятнадцати шагов легко попадает в затылок жертве, после чего у той не остается никаких шансов выжить. Ведь неважно, острием попал этот топорик, или обухом — результат практически будет одним и тем же.

Но он ошибся. Его наработанный годами тренировок бросок был рассчитан на взрослого человека, бить которого нужно только в голову. Голова Дианы находилась примерно вполовину ниже, чем у взрослого, а значит нужно было учесть это обстоятельство и взять на него поправку. Кроме того — ночь, а ночью расстояние определить с большой точностью не представляется возможным. Вероятно, последний фактор и стал решающим, он и спас лекарку и ее новообретенную дочь (стрела тоже не так просто ушла правее груди). Топорик чиркнул по голове Дианы, в мгновение ока лишив ее сознания, и улетел во тьму в сторону забора.

Время замерло. Не было боли, не было волнения. С того момента, с того мига как Диана повалилась наземь, время остановилось.

Первое, что сделала Уна — завела руку назад и выдернула точащую из спины стрелу. Стрела будет мешать двигаться, вызовет еще большее кровотечение, а значит — от нее надо избавиться.

Затем ее руки скользнули в рукава, где в специальных ножнах кармашках были пристроены узкие длинные ножи, практически стилеты. Кончики их заточены до игольной остроты, а лезвие на три сантиметра от кончика плоское и острое, как бритва. Такие узкие клинки хороши тем, что они легко пробивают даже толстую зимнюю одежду — овчину, свитера, и все, что под них пододето. Даже кольчуга, если она не очень высокого качество, рассчитана только на режущий и рубящий удар — не выдержит укола таким клинком, особенно если он нанесен сильной и твердой рукой. Главное, чтобы клинок, больше похожий на иглу, чем на нож, не сломался при таком с ним жестоком обращении.

Но клинки Уны не могли сломаться — что бы с ними не делали. Эти клинки стоили веса золота и были выкованы на далеком Юге мастерами, знающими толк в настоящей боевой стали. Они почти не гнулись и никогда не ломались. То ли магия, то ли настоящее умение кузнецов, но эти клинки стоили очень дорого. И Уна пронесла их через две страны, надеясь только на них, да на свое умение и чутье.