Найденыш

А скоро двор наполнился людьми. Кто-то осторожно взял Уну под руки — она не понимала — кто это, попыталась вырваться, но голос человека был знакомым, она успокоилась и дала забрать у себя окровавленные клинки. Потом вспомнила — рванулась с нечеловеческой силой, сбив с ног двух своих провожатых, и подбежав к темной кучке на снегу у крыльца, упала на колени, стала лихорадочно ощупывать девочку, нащупывая у нее биение пульса. И волна облегчения, радости озарило ее залитое кровью лицо — жива! Дочка жива! А значит — все хорошо! Все совсем хорошо и даже замечательно!

И Уна начала хохотать — весело, радостно, заливисто, прижимая дочку к себе и благодаря богов за то, что они не посмели отнять у нее все самое ценное, что было в ее забытой богами судьбе. Дочка жива! Она жива! Жива!

Кто-то за спиной тихо сказал:

— Тронулась! Она умом тронулась!

— Заткнись! Ты бы вообще обосрался, и лег бы в первую секунду! А она двух свалила, а потом с четверыми дралась на равных! Это отходняк после битвы. Видал я такое. Вот послужил бы в армии — тогда бы знал, как это — выйти из сражения.

— Ну ее к черту… эту армию! Я лучше в лесу посижу — буркнул собеседник, но Уна гаснущим сознанием его уже не слышала. Не чувствовала она и того, как ее и Диану подняли и понесли в дом. Ей было хорошо и спокойно.

***

Очнулась Уна днем, когда свет заливал комнату яркими, будто весенними лучами. В доме тепло, пахнет пирогами, и Уна нахмурила брови — кто это печет пироги в ее доме?! Она-то спит! И никому не позволяла входить в дом пока она спит!

Попыталась встать, и тут же зашипела от острой, простреливающей боли в подмышке, на левом боку. Задрала короткую рубашонку — грудь перевязана чистыми бинтами, и вполне даже профессионально. Тот, кто перевязывал — знает толк в перевязках. Или лекарь, или солдат.

Нахмурила брови — откуда у нее рана?! Боги… память как будто стерли! Состирали, как пятна с белого полотна! Итак… были на празднике, пели, потом… Нафаня! Разбойник! Бой у дома! ДИАНА!

Одним прыжком соскочила с кровати, распахнула дверь, пробежала по коридору до комнаты дочери, ворвалась в нее… нет! Дианы нет!

Кровь стучит в висках, бьет, как молотом, сердце стучит, норовя вырваться из грудной клетки — где она?! Где?! Что с ней?! Неужели… нет! Не может быть!

Внизу — голоса. Голоса! Там кто-то есть! Туда! Скорее! Скорее!

По лестнице вниз, в гостиную…

Диана! Дочка! Доченька!

Схватилась за перила лестницы, едва не упала — такая слабость накатила. Дочка — жива! Только на голове повязка, а больше ранений не видать — сидит, чай пьет рядом с Кормаком, у плиты возится одни из кормаковских невесток — Грета вроде как ее звать. Еще — парень сидит возле окна — огромный, плечистый, смотрит на Уну и как-то беспомощно улыбается, вроде как застеснялся, ее увидев.

— О! Вот и мамка встала! — Кормак довольно хохотнул, потом нахмурился и приказал невестке:

— Дай-ка ей что-нибудь прикрыться, а то вишь ты как…

Уна не поняла, о чем он говорит, и только когда женщина заслонила ее спиной и подала домашний рабочий халат, в котором Уна обычно убиралась по дому, заметила свои босые ноги, которые торчали из-под коротенькой рубашки, едва прикрывающей срам, и развязанные завязки на груди — рубашка перекосилась, и наружу выскочила левая грудка, нахально уставившись на мир сжавшимся острым бугорком темным соском. М-да… вид совсем не для того, чтобы встречать посторонних мужчин.

Запахнувшись в халат, Уна проковыляла к скамье у стола, отказавшись от помощи Греты, и с облегчением уселась, пытаясь пройтись по уголкам своего тела и определить степень его здоровья. Получалось не очень, так как голова у нее до сих пор была как ватная.

— Ты как, милая?! — протянула Уна руки к дочке, и та с готовностью бросилась к ней в объятия — Что с головой?

— Ушиб у нее — вместо Дианы ответил Кормак — Ссадина, шишка, а так — все в общем-то и в порядке. Говорил я тебе — надо было ребят у тебя в доме посадить. А ты все упрямилась! Скажи спасибо Нулану — он тебя спас. И сам выскочил, и собаку выпустил. Если бы не они… Мои ребята прибежали к самому что ни на есть окончанию. Если бы не Кахир с Нуланом — вас бы уже прирезали и смылись.

— Нафаня как? — спросила Уна, собираясь с мыслями. Она никак не могла понять, какое отношение Нулан имеет к ее проблемам. И как он смог выйти и выпустить собаку, если сидел в доме под запором на вот такенном замке, который весил наверное как половина веса Дианы. А может и больше.

— А что ему сделается? — хохотнул Кормак — Спит у печки. Только на нас зыркает — не нравится ему, когда шумят. Спи, спи, мерзавец! Вот ты заварил кашу! Хлебать — не перехлебать!

— Он не мерзавец, дядя Кормак! — строго укорила Диана — Не зови его так, это нехорошо! Он молодец! Он нас защищал! И он мстит за свою маленькую хозяйку! Он настоящий мужчина!

— Ты права — серьезно кивнул Кормак — Прости. Он настоящий мужик. Он вчера бился за вас как лев! Как тигр! Таких друзей — еще поискать! Грета, дай ему сырой печенки — заслужил!

— Он уже обожрался — аж пузо раздулось! — хихикнула женщина — Никогда не видала, чтобы коты столько жрали!э