Найти и обезвредить. Чистые руки. Марчелло и К°

Начальник отделения без меня доложил ответ подполковнику Кухарскому, а тот — выше, и Дед после беседы с Георгием Семеновичем разрешил командировку. Правда, потребовал еще представить ему план моих действий и круг вопросов, подлежавших выяснению на месте. После разного рода согласований я выехал в Льгов, а оттуда на хутор, о котором никто из местных сотрудников ничего не знал и даже не представлял, как туда можно добраться. Попутная грузовая автомашина — самый надежный вид транспорта — и на этот раз выручила меня. Из Льгова с базара возвращались домой колхозники. У них я навел справки о дальнем хуторе Ржавец. Автомашина шла до райцентра, а от него километров пятнадцать, а то и все двадцать до хутора.

— Може, попадется у райзо какая-нибудь попутная коняка, — посочувствовал мне старичок, сидевший на своей пустой, перевернутой вверх дном корзине.

— Откуда там коняка? — сказала женщина. — На Ржавци осталось два быка. До войны люди там жили хорошо. Лучше, чем в селе. А теперь там пусто та уныло, хоть плачь.

— А не будэ, так пешим, — добавил старичок.

Расстояние меня нисколько не пугало. Ходить пешком мне не привыкать, и за совет я поблагодарил попутчиков. Они робко поинтересовались, к кому и по какому делу я туда еду, высказывали свои догадки. Как только я объяснил, что еду проведать дальнего родственника, который вернулся с войны очень больным, послышались сочувственные вздохи, и больше уже меня не расспрашивали, кто я такой.

От районного центра мне удалось подъехать на телеге с громыхавшими на ней пустыми бидонами из-под молока. Бойкая молодая колхозница всю дорогу рассказывала разные сельские новости. Сама она в войну находилась в партизанском отряде и исколесила вдоль и поперек брянские леса.

— Врать не буду, — сказала она, — хоть и поваром воевала, а все одно с автоматом за спиной. Ни шагу без него. И сейчас, кажется, все висит на плече.

От нее я узнал, что на хуторе во время оккупации было два полицейских и староста. Ходили они с винтовками и носили на рукавах повязки. Полицейских арестовали и судили, а староста где-то еще скрывается. Предупреждала, чтобы я не оставался там ночевать, так как хутор стоит на отшибе и крайние хаты упираются в лес.

С бывшей партизанкой я доехал до большого села. Зашел в сельский Совет и представился секретарю, у которого на гимнастерке были нашиты красная и желтая полоски — свидетельства ранений. Под столом я увидел только один сапог. Рядом стояли костыли. Я расспросил у него, как пройти мне до хутора.

— Километров пять-шесть, не больше. Подвезти не на чем, товарищ капитан, — сожалел секретарь. — Придется пешком.

К проселку, по которому я шел на хутор, справа и слева примыкало ржаное поле. Рожь была высокая, но редкая. Почти у самого хутора ее косили «на зеленку» мужчины и женщины. Когда я поравнялся с ними и поздоровался, они меня какое-то время молча разглядывали, а потом одна женщина, прикрыв ладонью глаза от солнца, спросила:

— Чей же ты будешь?

Пришлось объяснить, что приехал я издалека по делам к одному хуторянину.

Никиту я застал дома. Он сидел на завалинке в телогрейке и шапке, с палкой в руках. На ногах были шерстяные носки и галоши. После ночного дождика земля курилась легким туманом, который, чуть поднявшись, сразу же рассеивался. Передо мною сидел изможденный человек с впалыми щеками без единой кровинки на лице. Когда я с ним поздоровался, он посмотрел на меня безразлично потухшими глазами, а потом тихо прохрипел;

— Здрасте.

И сразу же надолго закашлялся. Из раскрытого окна выглянула озабоченная старушка в белом платочке. Я ждал, пока пройдет кашель, и обдумывал, что же мне делать. Хотелось сразу уйти, не заводить никаких разговоров, не задавать никаких вопросов.

— Туберкулез у меня, — успокоившись, объяснил Никита. — Открытая форма. Так что вы особо не подходите ко мне. Детвору подальше гоню от себя. Жить осталось недолго. Так что пока кашляю и ковыляю, спрашивайте, товарищ капитан, если что нужно. Все скажу.

— Где же вы так заболели?

— В плену. В тюрьме, на цементном полу. Думал, что не вернусь домой. Вернулся. И то хорошо — закопают дома.

— Где находилась та тюрьма?

Никита, покашливая, долго думал. Я его не торопил.

— Дай бог памяти... Было это в Эстонии, а вот в каком городе, не скажу. Запамятовал. Небольшой городишко. Как же он называется? Забыл. Может, вспомню... Лена! — позвал Никита. — Вынеси капитану табуретку.

Из хаты выбежала девочка лет тринадцати с табуреткой. Я уселся напротив Никиты.

— За что вас немцы упрятали в тюрьму?

— Задумали мы бежать из лагеря. Сорганизовались тайно. Договорились — как поведут на работу, перебить охрану. А нас перед этим увезли в тюрьму. Сначала долго во дворе под мокрым снегом держали, а потом в камеру на цементный пол... Тогда я и простудился.

— Выходит, немцы знали о ваших планах?

— Выходит, так. Кто-то сообщил.

— Установили тогда, кто?