Найти свой остров

– Настоящее всегда рождается с болью. – Алексей думает о том, что его жизнь обрела новый смысл. – Вот о чем я думаю сейчас. Нам дается то, без чего нельзя жить – солнце, вода, любовь родителей и любимых, дети, друзья – все это нам дается за так, а мишура – да, стоит денег. Но когда наступает такой момент в жизни, как сейчас, понимаешь, что мишура тебе не поможет, и деньги, вложенные в нее, напрасны – ну и какой смысл гробить жизнь на работе?

– Гимн прозревшего трудоголика. – Ника смеется. – Я всегда это знала, сколько себя помню. Если жизнь не приносит удовольствия, значит, ты неправильно живешь.

– Да, старина Хайям был прав:

Кто понял жизнь, тот больше не спешит,
Смакует каждый миг и наблюдает,
Как спит ребенок, молится старик,
Как дождь идет и как снежинки тают.

Олешко потянулся к чайнику.

– Хорошо сидим, душевно, а дела-то наши не ждут. Но мне надо немного подумать, так что общий сбор трубим на завтра, будем мозговать. А сейчас спать, Ника похожа на Смерть после трудового дня. Посуду я помою сам.

Матвеев тоже хочет спать, тахта в кабинете манит его, но Олешко придерживает начальника:

– Максим, ляжем в детской. Я раскладушку притащу.

Матвеев кивнул:

– Павел прав, нужно дать людям возможность побыть вместе.

А Ника об этом и не думает. Нырнув под одеяло, она свернулась калачиком, рядом пристроился Буч – урчит, как трактор, и невозможно удержаться, чтобы не погладить его. Булатов в соседней комнате – спит на тахте, где раньше Матвеев с Димкой спали. Ее квартира превратилась в Шанхай, но это не напрягает отчего-то. А самое главное, все живы. И Марек тоже.

Ника взяла сотовый.

– Марек, ты спишь?

– Нет, мам, – сын говорит немного сонным голосом, он явно собирался уснуть. – Ты там как?

– Да вот лежим с Бучем и думаем о тебе.

– Я бы сейчас тоже хотел погладить его. – Марек улыбается. – Завидный у нас с тобой котэ.

– Это да. Как там дети?

– Димка спит, ему ноги чем-то намазали, потому что болели. У Ирки уши распухли, она поревела маленько, но Лариса заверила, что уши вернутся в первоначальный вид, она успокоилась и тоже дрыхнет.

– А ты-то чего?

– Ты же мне звонишь. Я знал, что позвонишь, ждал.

– Ну, тогда спи. Что тебе принести завтра?

– Мам, принеси мне сока апельсинового, сделай свежий. И пирожных с кремом. И еще чего-то вкусненького. А Ирке принеси корзиночек, и отбивных на всех пусть бабушка нажарит, если сможет, – здорово они у нее получаются.

– Сынчик, ты себя как чувствуешь?

– Не знаю, мам. Может, простыл маленько, а так – нормально. Ладно, я спать, и ты тоже спи.

Ника кладет сотовый на тумбочку, смотрит на котенка:

– Видал? Вырос мальчик… его похитили, он раздевал трупы, лез по отвесной стене, болтался босиком на снегу – а сейчас уснет, и все. Настоящий мужчина вырос.

– Ника, ты с кем беседуешь?

– С Бучем. Он весьма умен и прекрасен.

– Кто бы сомневался, – Булатов садится рядом. – Подвинешься маленько?

– А Буч?

Котенок встал, потянулся, зевнув и выгнув спину, и прыгнул на пол.

– На кухню пошел, проверить, что там оставили ему съестного. – Булатов смотрит на сонную Нику и думает о том, что видел в своей жизни и более красивых женщин, и более молодых, и с ресницами такими, как веер… но не было Ники, и что это была за жизнь? Преснятина.

– Ты…

Она не успевает договорить. Он целует ее, как жаждущий в пустыне припадает к источнику. Он целует ее шею, плечи, грудь – а она, сначала замерев под таким напором, вдруг поняла, что не ответить не может. И полумрак спальни кажется мягким и вязким, и простыни стали отчего-то горячими и обжигают тело, и желание только одно – быть вместе.

– Я думал, мы до самой свадьбы будем так и ходить, как пионеры, взявшись за руки. – Алексей, не в силах выпустить Нику, прижимает ее к себе. – Куда ты? Полежим немного. Я люблю тебя, малыш.

– Да? А я уж думала, ты никогда мне этого не скажешь. Леш, давай в ванную и спать. Мне эта нездоровая история вокруг нас уже надоела до чертиков, а Паша, похоже, имеет что нам сказать, надо, чтоб башка утром варила.

– И то. Но я сплю здесь, отныне и навсегда.

– Если ты не храпишь, то ладно. Подожди… а где теперь спит Буч?

– Кровать большая, он найдет себе место.

– Котохульно как-то завучит…

– Как звучит?

– Ну, котохульно. Вот если пренебрежительно о Боге, то это богохульство. А тут котохульство. Сам должен понимать.

Булатов хохочет, уткнувшись в подушку.

– Никогда никто так не смешил меня, как ты. – Он целует Нику снова, смотрит в ее сонные синие глаза. – Я люблю тебя до самого нутра, вот что. Не думал даже, что смогу так.

– Это плохо или хорошо?

– Это просто – вот так.

Буч прыгнул на кровать, обнаружил, что его место занято, возмущенно фыркнул и пристроился около Никиной подушки. Тоже ничего место, и его человеку не надо тянуться, чтобы приласкать его – вот он, прямо под рукой. Буч заурчал, когда пальцы Ники погладили его спинку, – мир восстановлен.

* * *