Накафельные рисунки

Думал Карл Генрихович, что может сегодня удастся улизнуть от Игорька. Пока тот занят своим лицом. Но Игорек как прочитал мысли Карл Генриховича. Похлопав по карману своего халата, из которого торчал какой-то журнал, приговорил:

— Всем нам суждено умереть…

— Увы, — пожал плечами Карл Генрихович и взялся-таки за дверную ручку.

Игорек, однако, его опередил:

— Вам сколько осталось?

Карл Генрихович так чуть и не сел прямо у порога:

— В каком смысле?

Игорек, ковыряя какой-то прыщик на лице, уточнил:

— Ну, сколько вам еще до смертного одра?

Карл Генрихович занервничал. Но он умел держать себя в руках. Ответил как можно спокойнее:

— Откуда я знаю? Сколько всевышним отпущено, столько и проживу. Может пять лет, а может и все двадцать пять.

— Эх, темнота, — надавил на свой прыщик Игорек, — нет никакого всевышнего. Наукой доказано, что над всем главенствует великий саморегулятор — природа-мать. И она отпускает людям не года, а количество определенных действий…

Карл Генрихович недоумевающе переспросил:

— Количество определенных действий?

Игорек победно стер тампоном остатки побежденного прыща:

— Конечно. Вы же знаете, что такое круговорот веществ в природе?

— Ну, допустим…

Игорек протер щеку медицинским спиртом:

— Так вот: этот весьма простой, на первый взгляд, процесс на самом деле не так-то прост. Мы умираем отнюдь не только для того, чтобы накормить червей, которых съедят птицы, которых съедят наши дети. Нет, мы умираем, лишь полностью выполнив определенную природой норму действий.

— Норму действий? — все еще не понимал Карл Генрихович.

— Да, — Игорек достал из кармана журнал и потряс им, — ученые доказали, что природа по сути — это один большой механизм, который состоит из различных устройств, приспособлений и деталей. А также из управляющего персонала, которым является человек…

Карл Генрихович качнул головой:

— А всевышний?

Игорек усмехнулся:

— На кой черт всевышнему следить за каждым человеком. Потом какие-то грехи там взвешивать. У природы все мудрее: задала программу — работай. А как выполнил человек свое предназначение — в утиль. Давай замену…

— Стойте-стойте. Как это в утиль? — обеспокоился Карл Генрихович.

— А так, — Игорек, достав из шкафчика флакон с одеколоном, пшикнул на лицо, — сколько дел человек для природы должен сделать, столько и сделает. Один за всю жизнь две картины нарисует и — привет. Другой десять домов построит и — аминь. Как только нужную природе норму выполнит, так и — в гроб.

Карл Генрихович несогласно покачал головой:

— Это уж вы хватили…

Игорек помассировал обе щеки:

— Точно-точно. Даже вот если вас, например, взять? Ведь вам уже сколько лет как надо быть на пенсии. А вы не уходите, хотя никто вас не заставляет вроде работать. Но определила природа Карлу Генриховичу норму, скажем, в шестьдесят тысяч отремонтированных зубов, и будет он как миленький работать, пока эти шестьдесят тысяч не сделает.

— А потом?

Игорек сунул журнал в карман:

— А потом, потом — в гроб.

— Да ну вас, — рассердился Карл Генрихович и вышел из комнаты.

Обычно он здоровался с поджидающими у дверей его кабинета пациентами, а тут только сухо кивнул. И от этой свой сухости расстроился еще больше. И подумал, что опять ему гадкий Игорек день испортил.

Копаясь в чужом рту, Карл Генрихович старался думать о проблемах пациента, но его умелые руки все делали сами по себе. А из головы все никак не шла та чушь, что наговорил ему Игорек. Карл Генрихович поймал себя на том, что вспоминает, кто и сколько в его роду прожил. Выходило, как и говорил Игорек, все жили по делам. Те, что действовали помедлительнее, определенно ходили по земле дольше.

И дед, и отец его были стоматологами. Дед делал все быстро, бегом. Раз-раз — отучился, раз-два — женился, детей воспитал, гору пациентов перелечил и помер. В шестьдесят.

А отец ко всему подходил не спеша, основательно. Например, с одним зубом мог и полдня провозиться. Он никогда и никуда не торопился. И помер под девяносто.

Себя Карл Генрихович считал где-то посрединке. Не быстрым и не медленным. Прикинул:

— Значит, не раньше семидесяти пяти…

Такой вывод его успокоил, и он уже с обычным увлечением напал на кариес:

— Сейчас мы от тебя — пакостника избавимся…

До обеда Карл Генрихович проработал с полным душевным спокойствием. Но на перерыв в коридор вышел чуть-чуть позже обычного. На всякий случай. Чтобы не встретиться с Игорьком. Чтобы тот не успел сказать еще что-либо недоброе.

Однако, хватило увидеть одну только спину Игорька, чтобы вновь задуматься об утреннем разговоре. Весь обеденный перерыв Карл Генрихович считал.

Если лечить в среднем по десять зубов в день, то умножив их на двести рабочих дней в году, получается две тысячи ежегодных. И те шестьдесят тысяч о которых обмолвился Игорек, выходят аккурат за тридцать лет работы.

Карл Генрихович так и хлопнул себя ладонью по коленке. Он-то уже проработал гораздо больше. И, значит, неверна теория Игорька, черт бы ее вместе с ним разодрал.

С обеда Карл Генрихович вернулся в приподнятом настроении. Сражаясь с зубным налетом, бормотал под нос: