Накафельные рисунки

— Шестьдесят тысяч…, шестьдесят тысяч… У меня уже все семьдесят, если не больше…

Работа шла, как по маслу. Довольные пациенты подолгу благодарили его:

— Долгих лет вам, Карл Генрихович…

Он стеснительно раскланивался:

— Спасибо, спасибо. И вам того же…

Когда до конца смены оставалось полчаса, и Карл Генрихович подумал, что это последний зуб на сегодня,… последний зуб… Рука его дрогнула. На лбу выступила испарина. Карл Генрихович внезапно понял, что в обед он неправильно посчитал. Забыл, упустил, что как-то раз целых полгода лежал в больнице, и стало быть, никого не лечил все это время. А еще ездил на стажировки, на курсы повышения квалификации. На недельные и двухнедельные. А ежегодные месячные отпуска? Могло вполне оказаться, что он и не выработал еще эти шестьдесят тысяч. Вдруг только-только подбирается к ним. И вполне вероятно, что вот этот вот последний на сегодня зуб и есть шестьдесяттысячный?

«Тьфу, бестия, шарлатан…, — мысленно сплюнул Карл Генрихович в плевательницу Игорька. — Не дает людям спокойно работать».

Карл Генрихович вновь сосредоточился на зубе. Рука вроде бы больше не дрожала. Но вот пот так и лил со лба. Работа шла все медленнее и медленнее. Сестра начала посматривать на него. Время их смены закончилось.

Наконец, он отложил инструменты в сторону и хрипло пожелал пациенту:

— Будьте здоровы…

Только тот вышел за дверь, как Карла Генриховича качнуло в сторону. Он едва успел присесть в кресло. Но и в нем не удержался. Начал тихо сползать на пол.

— Карл Генриховичу плохо! — закричала бросившаяся к нему сестра.

Захлопали двери. На шум сбежались другие зубные врачи. Игорек, глянув на бледного и неподвижного Карла Генриховича, потянулся к телефону вызывать «скорую помощь».

КОБЫЛА СОНЬКА

— Ну, ты просто королева сегодня, — сказал Олег, глянув на Соньку.

Та расплылась в улыбке:

— Да, ну…

— Точно-точно, — подтвердила Катя, — Классное платье…

Конечно, она не раз уже видела его раньше. Сама помогала Соньке выбрать фасон, найти недорогую, но надежную портниху. Но это было неважно. Соньку так редко хвалили, что одно и то же можно было повторять до бесконечности, ей бы это не надоело.

Сонька облегченно вздохнула. Сколько они провозились с этим выпускным платьем. Не просто это было сшить что-либо на нее. И дело было не столько во внушительном росте Соньки, сколько в ее бедрах. Эти окорока, эти гигантские ляжки торчали из-под любой магазинной одежды. Они казались чужими, отдельными предметами, и скрыть Сонькин круп было сложно даже под специально сшитым нарядом.

Все же портнихе удалось каким-то чудом замаскировать ее бедра. Они почти не бросались в глаза. Сонька гляделась в этом платье даже очень ничего. Но, увы, когда закончилась торжественная часть с вручением аттестатов и начались танцы, никто не поспешил пригласить ее. Это только себя она могла обмануть на минутку-другую. Практически для всех остальных в школе, не смотря на свое чудо-платье, она оставалось все той же «кобылой Сонькой».

Так за огромные бедра дразнили ее чуть ли не с первого класса. Звали:

— Эй, кобыла…

Отмахивались:

— Кобыла-дебила…

Добавление делали потому, что училась Сонька не важно. С двойки на тройку перебивалась. Не из-за того, что была дурой. А просто не шли знания ей в голову. Силой же она их туда загонять не умела.

Что у нее получалось хорошо, так это через заборы лазать, по лестнице пожарной на их трехэтажную школу без страха взбираться. Но никто, кроме учителя физкультуры, этих ее способностей не ценил. Он вздыхал, глядя на мощную поступь Соньки:

— Отличные у тебя кондиции для бега… с прицепной тележкой. Если такую дисциплину введут, определенно будешь чемпионом…

Не знала Сонька, как такие слова принимать. И по привычке плакалась Кате, как только они оставались где-нибудь одни.

Катя была единственной ее подружкой. Они с детства жили в одном доме. И с детства слышала Катя от Соньки одно и тоже:

— Дура, я — дура. И уродина, уродина…

Катя ее всегда успокаивала:

— Ну, что ты, перестань…

А Сонька заводилась еще больше:

— Тебе хорошо говорить. Почти отличница. В институт поступишь… Красивая. Замуж выйдешь… И будет у вас с мужем работа хорошая, свой дом, дети… А у меня?… А мне, мне как матери всю жизнь дворничихой работать?…

Сонька не знала, как бы она жила без Кати. Никто с ней больше не осмеливался дружить. Ни во дворе, ни в школе. Ни девочки, ни мальчики. Боялись, что другие начнут обзывать:

— Две кобылы-дебилы…

Или:

— Жених кобылячий…

Одна Катя не боялась дразнилок. С детства за ней ухаживал Олег. Всегда умный, красивый и сильный мальчик. Он кому угодно мог рот заткнуть, расхрабрись кто Катю обозвать. Да, даже и Соньку никто не осмеливался дразнить, когда она была рядом со своей подругой.

Вот и жалась Сонька к Кате и Олегу. Так и гуляли они зачастую втроем. Катя под ручку с Олегом. Сонька чуть в стороне или сзади. Кате было жалко оставлять ее одну, и Олегу пришлось привыкнуть к постоянному присутствию третьей тени.