Накануне

Люди хлынули через огородку сплошной, бешеной, безудержной волной. Впереди, на скамьях, шарахнулись; завизжали истошным визгом женщины, хватаясь за шляпки: закрутились беспомощно щепками в водовороте бегущих, в давке у выходов околоточные и городовые.

- Нажмай, нажмай, братцы!

Иван не упустил из глаз рабочего. Он видел, как тот набросил быстро куртушку, накрылся заячьей пушистою шапкой с наушниками, шагнул, преображенный, в рванувшуюся вниз, по наклону, толпу. Следом за ним вывернулся Иван, в крутне и тесноте, из балагана. По парку шла уже тревога, отжимался в стороны, сбивался в кучки народ, маячили, как из земли выросшие, околоточные и жандармы, бравый жандармский полковник, окруженный стайкою полицейских, кричал что-то, махая рукой. Но выход был не оцеплен. Иван видел, как мелькнула в воротах шапка с наушниками. Наддал и догнал уже на аллее, что идет Петровским парком к Кронверку.

Рабочий обернулся, заслышав за собою быстрый, нагоняющий шаг. Иван откозырял, осклабясь:

- Не признали? Вот, бог привел, опять свиделись. Тот раз ты один ушел, нынче - давай уже вместе.

Глава 15

Два Ивана

Пока шли от Народного дома проулками к Выборгской, совсем сдружились.

Для порядка Иван-солдат пожурил нового своего знакомого:

- Что ж это ты так - очень откровенно ходишь? Ты ж от царских ушел: стало быть, в бегах.

Сосипатр засмеялся.

- У нас бег - для разбега, а не для того, чтобы в кусты прятаться. Разве мыслимо в такую пору без дела. Смотри-ка, события какие пошли! Люди, прямо скажу, друг друга ищут: чуют, ежели своей руки к жизни не приложить, пропадем пропадом - разруха, голод... Все к одному идут - только собрать, чтобы вместе, - и нет над нами одоления... Тут в запрятке не усидишь. Еще когда на заводе был, с большей осторожностью приходилось, а теперь, как я стал, как говорится, нелегальный... сейчас мне полная свобода жить.

- На заводе, стало быть, был? На Айвазе?

Сосипатр кивнул:

- Слесарем.

- Слесарем? - переспросил солдат и покачал головой. - Скажи на милость. А говоришь... хоть в лист писать... Великое это дело. Как нынче: вошел - один, а вышел - сколько стало.

- Много, думаешь? - Сосипатр остановился и засмеялся тихим, счастливым смехом. - Ну, ежели так, порадовал ты меня. Доходит, стало быть?

- Доходит, бесспорное дело. Да ты ж сам видел. Тебя как звать-то, к слову? А то разговор неловкий.

- Меня? Иваном.

Солдат вскинул голову.

- Да ну? Это что ж, выходит, мы с тобой тезки. Меня тоже Иваном звать.

- По революции - тезки, выходит, - засмеялся Сосипатр. - Иваном меня - по-партийному, по-нелегальному кличут. А по крещению я - Сосипатр.

- Чего?! - удивился солдат. - Да разве есть имя такое? Ну, удружил родитель.

- Отец ни при чем, он Семеном хотел крестить, по деду. Да с попом, видишь ли, в цене за крестины не сошлись: поп у нас в приходе - жаднюга, ну, как пастырю полагается, а у отца какие доходы: айвазовец тоже был. Поп, отцу назло, заместо Семена, когда в воду меня окунал, и хватил: "Крещается раб божий Сосипатр во имя отца и сына..." Отец его за руку: "Стой, очумел? В какого беса крестишь?" Да уж ничего не поделаешь - успел поп "святого духа, аминь" договорить. Стало быть, крышка. Так и записали Сосипатром.

Иван сокрушенно покачал головой.

- От-то пакостник, скажи на милость. Вредный они вообще народ - попы. У нас в полку, к примеру. На исповеди, на духу, обязательно пытает, не погрешил ли против начальства - "еже словом, еже делом, еже помышлением". Солгать солдат боится - кто на исповеди солжет, известно, после смерти в ад, на вечные муки. Притом, по закону божию, поп тайну исповеди обязан хранить: только к божьему сведению. А наш поп выспросит таким способом, и - по начальству. Мы сначала понять не могли, чего это у нас - то одного, то другого берут: кого в дисциплинарный, а кого и вовсе в арестантские роты. Потом обнаружили.

Сосипатр-Иван с особым вниманием глянул на солдата:

- Брали у вас, стало быть, солдат? За политику?

- Обязательно, - кивнул Иван-солдат. - Полк у нас вообще рисковой: осенью даже на демонстрацию выходили, ты разве не слышал?

Опять засмеялся Сосипатр.

- Чего мне слышать: я на себе видел. Хороший у вас, стало быть, полк?

- Чтоб очень хороший, так этого я не скажу, - раздумчиво ответил Иван. - Конечно, на начальство он лют, но я так полагаю: какую воинскую часть ни возьми - всюду сейчас солдат против начальства. Не может он против начальства не быть. Очень уж солдатская жизнь тяжела, товарищ Иван. Хуже всякого собачьего положения. Народу в казарме набито - не продохнуть. Койки в три яруса, по-вагонному, до самой крыши люди лежат, как кладь. В ночь дух такой, что хоть топор вешай. Грязь, клопы, вши. Что ни делай, в чистоте себя не удержишь. Опять же пища: только звание одно, что обед. Раньше хоть хлеба давали в полную порцию, а нынче за корочку сухую солдаты дерутся. А строгости!