К этой теме, однако, надо подходить постепенно и более систематично, начав с того, что у постсобытийной реальности есть непристойная оборотная сторона, разъедающая ее изнутри. Согласно легенде, Альфред Хичкок (будучи католиком) ехал однажды на машине через маленький швейцарский городок, как вдруг стал показывать пальцем на что-то за стеклом и сказал: «Это самое страшное, что я когда-либо видел!» Рядом с ним сидел друг, и он с удивлением посмотрел туда, куда показывал Хичкок: там не было ничего примечательного, лишь священник, который, беседуя с маленьким мальчиком, положил ему руку на плечо. Хичкок дал задний ход, опустил стекло и закричал: «Беги, мальчик, спасай свою жизнь!» Хотя эту историю можно рассматривать как проявление эксцентричности шоумена Хичкока, она подводит нас к самому «сердцу тьмы» [42] католической церкви. Вспомните о многочисленных случаях педофилии, расколовших недавно католическую церковь. Когда ее представители настаивают на том, что такие случаи, какими бы прискорбными они ни были, являются внутренней проблемой церкви, и при этом демонстрируют большое нежелание их расследовать и сотрудничать с полицией, они в чем-то правы. Педофилия католических священников – это не нечто касающееся лишь отдельных людей, которые по случайным причинам, связанным с их личной историей, безотносительно к церкви как институции, выбрали профессию священника. Это явление, которое затрагивает католическую церковь как таковую, которое вписано в само ее функционирование как социально-символической институции. Дело не в «частном» бессознательном индивидов, а в «бессознательном» самой институции: это не то, что случается, поскольку институция, дабы выжить, вынуждена мириться с патологическими реалиями либидинальной жизни; это то, в чем сама институция нуждается для своего воспроизводства. Нетрудно представить себе «искреннего» священника (не педофила), который после многих лет службы оказывается вовлечен в педофилию, потому что сама логика институции соблазнила его к этому. Такое институциональное Бессознательное
указывает на непристойную и непризнаваемую изнанку, которая именно как непризнаваемая служит основой публичной институции. В армии эта оборотная сторона состоит в различных непристойных сексуализированных ритуалах, поддерживающих групповую солидарность. Другими словами, дело обстоит не в том, что из конформистских соображений церковь пытается замять неприятные педофильские скандалы; защищая себя, церковь защищает свою самую глубокую непристойную тайну. И значит, самоидентификация с этой тайной-изнанкой имеет ключевое значение для становления идентичности христианского священника. Если священник серьезно (не только риторически) осуждает педофильские скандалы, он тем самым исключает себя из церковного сообщества, перестает быть «одним из нас». Точно так же как житель городка на юге США в 1920-е гг., который, если доносил на Ку-клукс-клан полиции, исключал себя из местного сообщества, то есть предавал его фундаментальную солидарность. Следовательно, мы должны ответить на сопротивление церкви не только расследованием всех случаев домогательств и объявлением церкви соучастницей тогда, когда она не полностью сотрудничает со следствием. Нужно сделать больше. Церковь как таковая, как институция, должна стать объектом расследования на предмет того, в какой мере она систематически создает условия для таких преступлений. Столь тревожными эти преступления делает не только то, что они произошли в религиозной среде, а то, что эта среда сама была их составной частью, она была прямо задействованной как инструмент соблазнения: «<…> Техника соблазнения использует религию. Почти всегда в качестве прелюдии использовалось что-то вроде молитвы. Сами места, где совершались домогательства, пахнут ладаном – ризница, исповедальня, дом священника, католические школы и клубы со священными образами на стенах. <.> сочетание крайне строгих церковных предписаний в сексуальной сфере (например, объявление мастурбации смертным грехом, так что достаточно один раз заняться ею и потом не рассказать о ней на исповеди, чтобы попасть в ад) с фигурой наставника, который может освободить вас от действия необъяснимо темного учения с помощью необъяснимо священных исключений. [Насильник] использует религию, чтобы оправдать ею свои намерения, когда называет секс частью своего священнического служения»2.