Религия нужна тут не только для того, чтобы добавить frisson [43]
запретного, то есть подогреть удовольствие, сделав занятие сексом трансгрессивным; наоборот, сам секс представляется в религиозных понятиях как религиозное исцеление от греха (мастурбации). Священники-педофилы не были либералами, совратившими мальчиков под предлогом того, что гомосексуальность здорова и приемлема. Мастерски перевернув ситуацию (Лакан называл это point de capiton [44] ), они сначала настаивали, что поведанный на исповеди грех мальчика действительно смертелен, а затем предлагали гомосексуальный акт (например, взаимную мастурбацию) – то есть то, что не может не показаться еще худшим грехом – как «исцеляющую» процедуру. Суть кроется в этом загадочном «пресуществлении», благодаря которому запрещающий Закон, который заставляет нас чувствовать себя виновными из-за обычного греха, приписывает нам гораздо более тяжелое прегрешение – как если бы, в своего рода гегелевском совпадении противоположностей, Закон совпадал с наибольшим его нарушением. И не оказывается ли сегодняшняя политика США по своей внутренней структуре своего рода политической разновидностью педофилии у католиков? Проблема с новой моральной строгостью не только в том, что ею манипулируют, но и в том, что она оказывается задействована напрямую; проблема призывов к демократии в том, что тут не просто кто-то извне лицемерно манипулирует нами; тут задействуются сами наши «искренние» демократические устремления.То, что произошло в Словении летом 2012 года, было почти клинически чистым проявлением бесстыдства католической церкви. Вовлечены оказались два действующих лица: консервативный кардинал Франц Роде – словенец, достигший высших ступеней в церковной «номенклатуре», а также архиепископ Любляны Алоиз Уран, которого Ватикан сначала сместил с его поста, а затем еще и предписал ему немедленно покинуть страну, вплоть до окончания начатого в отношении него расследования. Поскольку Уран был крайне популярен среди простых верующих католиков, поползли слухи о причинах столь необычно сурового наказания. Примерно неделю спустя, после неловкого молчания, церковные власти с неохотой сообщили, что Урана подозревают в отцовстве незаконного ребенка – объяснение, которое, по ряду причин, было встречено с большим недоверием. Во-первых, слухи о детях Урана ходили уже не один год, так что непонятно, почему церковь раньше не предпринимала никаких мер, когда Уран еще только был назначен архиепископом? Во-вторых, Уран сам публично заявил, что готов пройти анализ ДНК или любые другие тесты, чтобы доказать, что у него не было детей. Не менее важно и то, что всем известно о продолжающейся на протяжении многих лет внутренней борьбе в словенской церкви между консерваторами (среди них Роде) и умеренными (среди них Уран). Что бы там ни было, но общественность была шокирована теми двойными стандартами, которые продемонстрировала в этой истории католическая «номенклатура». В случае с Ураном, которому приказали покинуть Словению из-за всего лишь подозрения
в отцовстве ребенка, реакция церкви была несравнимо более жесткой, чем в многочисленных случаях педофилии среди священников – о таких случаях никогда не сообщалось полиции, а виновный священник никогда не наказывался строже, чем переводом в другую часть страны; на родителей пострадавших детей оказывалось давление, чтобы те не выносили сор из избы и т. д.3