Наказание наградой

Стоит ли удивляться, что такая постановка вопроса встречает заметный отпор со стороны многих педагогов. Мне и самому не однажды раздраженно бросали в лицо возражение, что жизнь не всегда состоит из одних только интересных вещей, и детям лучше бы свыкнуться с этим фактом. Подтекст здесь, по всей видимости, такой, что главное предназначение школы не в том, чтобы дети воодушевлялись учебой, а в том, чтобы приучить их выполнять нудные повседневные обязанности. Поэтому желание контролировать детей, равно как и нежелание составить для них достойную внимания школьную программу, оправдывают тем, что это в интересах самих учеников.

На эти новые идеи бывает и другая реакция – их стараются выставить в карикатурном виде, как нечто несерьезное, от чего можно легко отмахнуться: «Как-как? Позволить детям делать только то, что им кажется интересным? Так, может, пусть читают комиксы вместо художественной литературы?» На это мы можем ответить, что нет, увлекательная и толковая учебная программа – это не та, что выхолощена и упрощена, только чтобы понравиться ученикам. Читать книги – идея великолепная; беда в том, что слишком многих детей вместо этого заставляют зубрить учебники. Мотивация – вот что ведет к наивысшим успехам в учебе, и «цели, к которым направлена учебная деятельность, должны иметь определенные значение и смысл для школьников, чтобы желание пробиваться к этим целям, несмотря на трудности, внутренне мотивировало их[765].

Значит ли это, что мы отказываемся от базовых навыков? Ничуть. Это означает, что базовые навыки непосредственно сопрягаются с реальными повседневными заботами и интересами детей. В центре внимания должен быть интерес ученика. Детям самим любопытно знать, насколько быстро они растут: вот вам контекст для урока на сложение или десятичные дроби. Они хотят сочинить рассказ про то, как космический корабль уносит их в глубины космоса? А вы научите их в этом контексте основам пунктуации, ведь потребуется же им правильно расставить запятые в своем рассказе. Они спрашивают о Второй мировой войне – вот удобный случай рассказать им о предшествующих исторических событиях. А теперь сравните этот подход с заданием перевести двадцать десятичных чисел в дроби, или ответить на вопросы из учебника о правилах расстановки точек с запятой, или прослушать лекцию про что-то там, что называется «прогрессивная эра»[766].

Когда знания преподаются сами по себе, в отрыве от реальной жизни, их труднее понять и ими меньше дорожат. И потому мы не просто спрашиваем, «в чем состоит задание», а желаем знать, «как оно связано с реальным миром, который окружает наших учеников». Как выразился Дьюи, «число 12 само по себе малоинтересно, когда это голый факт», но выход не в том, чтобы «предложить ребенку взятку» и тем подсластить ему задачу оперировать голыми числами. Разумнее извлечь ключ к интересу ученика из того, что число уже и так

интересно… когда представляет собой инструмент, с помощью которого мы выпустим наружу и усилим слегка забрезжившее любопытство или желание смастерить ящик, измерить чей-нибудь рост и тому подобное… Ошибка опять-таки заключается в том, что мы могли не обратить внимания на те виды занятий, в которых ребенок уже и так заинтересован, или сделать поспешный вывод, что дела эти настолько тривиальны или неуместны, что в плане образования не представляют никакой ценности[767].

Главный посыл всей этой дискуссии в том, что дети – это люди и у них есть чем жить и интересоваться помимо школы; они входят в класс с багажом собственных представлений, точек зрения, способов осмысливать вещи и уяснять их значение. Знания, которые мы даем детям, и методы, какими делаем это, должны учитывать эти реалии. Это и есть основа школы мысли, называемой конструктивизмом, и он во многом покоится на трудах Дьюи и Пиаже, которые создают особо резкий и четкий контраст с основами бихевиоризма. Вот суть конструктивистского подхода: