Наковальня или молот

Что же происходит в эти знаменательные дни здесь, на шахтах? Шахтеры голодают, а преступники, усеявшие Македонию могилами, не знают, куда девать свои деньги, открывают новые банки, чтобы продолжать грабить народ. Столица мерзнет, оккупанты валят заборы и жгут их, чтобы согреться, а шахтеры бегут с шахт, потому что работать на голодный желудок им невмоготу. Почему пригнали сюда молодых солдат, мучают их, заставляют заниматься не своим делом — рубить уголь? Потому что без перникского черного золота перестанут дымить трубы фабрик и заводов, остановятся поезда, закроются правительственные учреждения! Мы говорим тем, кто стоит у власти: накормите народ, дайте ему кров и культуру, не мучьте детей — тогда и угля будет вдоволь!

— Правильно! Верно! — загремела площадь.

Сотир, забыв, где он находится, начал аплодировать, покачнулся и, раскинув руки, свалился с забора в сугроб.

*

На перникский вокзал прибыли эшелоны с орудиями и солдатами. Из вагонов повыскакивали солдаты, кавалеристы вывели лошадей, артиллеристы выкатили орудия и направили их грозные жерла на окутанный дымом шахтерский город. Хмурые шахтеры разошлись по баракам, заперев ворота на засов, попрятались в домах горожане. Зловещая тишина воцарилась над городом. Были слышны только топот кованых сапог да цокот копыт. Блеск штыков нагонял страх на тех, кто пытался сквозь замерзшие стекла разглядеть, что творилось на улице.

Арестованного Димитрова отвели на вокзал под охраной целого эскадрона кавалеристов. Эскадронный ехал с обнаженной саблей и озирался по сторонам. Он знал, что перникские шахтеры готовы броситься в огонь ради этого опасного человека, который в пальто с поднятым воротником и в рабочей кепке спокойно шагал впереди конвоя. А дежурный телеграфист лихорадочно выстукивал точки и тире, сообщая в столицу, что Димитров снова арестован. Всколыхнулась рабочая София. Мгновенно опустели партийные клубы, занятия кружков были отменены. Ночная смена железнодорожного завода бросила работу, вышли на улицу и печатники, закрылись мастерские ремесленников, опустели похожие на собачьи конуры клетушки сапожников. Бульвар Марии-Луизы залили толпы народа. Жестокая зима встретила неудержимый человеческий поток ледяным ветром.

Жители рабочего пригорода Надежда, которые толпились на трамвайном мосту через железную дорогу, ожидали увидеть три пары огненных глаз, три эшелона, идущих из Перника. Но, к их удивлению, под мостом промчался лишь один паровоз, весь облепленный солдатами. На этом паровозе привезли Георгия Димитрова. На перроне солдаты окружили его плотным кольцом и повели к выходу. Но на привокзальной площади их встретила разбушевавшаяся людская стихия. Гул сотен голосов разорвал вечерние сумерки:

— Куда вы его ведете?

— Он только вчера вышел из тюрьмы!

— Пустите защитника народа!

— Освободите его!

— У-у-у-у! — прокатился над площадью угрожающий гул, похожий на вой разгулявшейся вьюги.

Димитров обвел взглядом огромную толпу людей, улыбнулся и снял кепку.

— Назад! — крикнули конвоиры и направили винтовки на толпу. Но никто не сдвинулся с места. Французские солдаты, патрулировавшие у вокзала, с изумлением наблюдали за тем, что происходит.

— Кого встречаете? — спросил один из них на ломаном болгарском языке.

— Георгия Димитрова, — ответило несколько голосов.

— Кто он такой?

— Большевик!

Французские солдаты переглянулись между собой, обменялись несколькими словами и поднялись на цыпочки, чтобы лучше видеть. Один из них юркнул в толпу, добрался до конвоиров и начал кричать:

— Vive les Soviets!

— Что кричит этот француз? — спросил командир конвоя.

— Требует, чтобы вы освободили арестованного!

— Кто здесь приказывает? — рявкнул командир.

— Народ! — ответили ему из передних рядов.

— Народ! — подхватила вся площадь.

В этот вечер героический народ вырвал своего любимого вождя из рук полиции. Допоздна гремели на улицах революционные песни.

Когда командующий оккупационными войсками генерал Кретьен узнал о большом митинге в Пернике и об участии его солдат в освобождении вождя коммунистов, он пришел в бешенство и немедленно распорядился прекратить освобождение болгарских военнопленных из Первой дивизии.

Димитров вернулся домой после полуночи, сел к огню и долго грел замерзшие руки. Сестры смотрели на него с восхищением: вот какой у них брат! Весь город встал на его защиту. Бабушка Парашкева журила его:

— И когда ты, наконец, угомонишься, сынок. Ведь только вчера из тюрьмы вышел. Сидел бы дома, в тепле. Больше никуда я тебя не пущу, слышишь? Обещай, что не будешь выходить из дома!

Георгий шутливо ответил:

— Ладно, мама, обещаю до утра никуда не выходить.

ЕСТЬ ТАКАЯ СТРАНА

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек!

Василий Лебедев-Кумач

Следователь военно-полевого суда закрыл папку, которую прислал ему прокурор, и нажал кнопку звонка. Дверь приотворилась, и в кабинет заглянула наголо остриженная солдатская голова.

— Немедленно вызови Дамаджанова!