Наковальня

— Где-то еще, чудо, — неожиданно встрял Киппер. — Вопрос: кто, кроме работников парка и самого Саксона Рейнера, имеет доступ к этим планам?

— Но почему не Рейнер… нет, конечно нет, он не отдаст свою гордость и отраду. — Габриел покачал головой. — Я не могу достать тебе Рейнер-парк.

Лазарус шагнул вперед, так что землянин оказался на самой границе его обонятельного поля. Волоски в носу у Габриела задергались, но Уайт, казалось, с точностью до сантиметра знает радиус действия своего ОТУ. Он наклонился, как бы стремясь силой желания преодолеть то расстояние, которое еще разделяло их.

— Достань мне Рейнер-парк, и я добуду тебе убийцу твоей сестры.

Кровь отхлынула от лица землянина. В первый раз кто-то сказал это. Первый раз кто-то выразил словами то, в чем он сам он до сих пор не был уверен.

Габриел опустил голову, пытаясь упорядочить мысли. Тысячи образов закружились перед его мысленным взором при упоминании Элспет. Землянин едва обратил внимание, что Киппер опустился возле него и прошептал:

— Ну, каков твой следующий шаг, парень?

— Следующий шаг? — рассеянно отозвался Габриел.

Дядя Буль не всегда был мертв, но он был мертв сейчас.

Старик тоже однажды умер, когда духи Айрантаринии извлекли его кишки и печень. Конечно, сначала они убили его копьем в голову и еще одним в шею через язык, а уж потом разрезали и вложили аметист в его живот и магические камни в суставы рук и ног. Затем они вложили обратно кишки и разбудили его, свежего и яркого, как новая ручка. С той поры он умел высасывать плохой дух из кожи, исцелять мужчин или женщин, которые прокляты их врагами, и орло-ястребом летать Над землей.

Теперь Старик стоял возле тела брата, и глаза его были сухи. Но Габриел видел его ярость в том, как он не показывал никакой ярости. Потому что дядя Буль не оживал снова. Никакие ухищрения не могли залатать прожженную лазером дыру в его лбу или прогнать пустую страницу, которую смерть сделала из его лица. И только кадайтджа, тропа мести, облегчит боль утраты.

Это были заезжие браконьеры, охотники на кенгуру. После того как генинжевая Чума выкосила диких животных Австралии, рыжий кенгуру — чистокровный, не запятнанный генинжевыми подделками — насчитывал жалкие несколько сотен. Никто не мог объяснить, почему, через два столетия после окончания Чумы, число этих животных, которые в прежние времена считались быстро размножающимся бичом, так и не превысило тысячи.

Наказания за браконьерство были строги по всей планете, и никто, кроме очень богатых, очень самоуверенных или очень глупых, не рисковал быть пойманным ради владения шкурой, которую никогда нельзя будет выставить публично. Или частным образом, коли на то пошло.

Но вот, на двенадцатом году жизни Габриела, в первый раз за много лет, кто-то рискнул. И глупый старый дядя Буль случайно наткнулся на них, вероятно, когда пел свой путь через камедные деревья или выслеживал игуану по охровой пыли.

А Старик пристально смотрел своими сухими-сухими глазами. Всю неделю смотрел и так и не моргнул.

— Габриел? Габриел? — Киппер все еще ждал ответа. — Что ты собираешься делать?