Наличники

– Ты о чем? – не понял ее реплики Руслан. Ему всегда сложно было говорить с человеком, не видя его лица. Вспомнилось, как в детстве бабушка могла перестать с ним разговаривать на неделю или больше, а от его взгляда просто уходила, отворачивалась или смотрела словно сквозь него. По спине поползли мурашки, но тут Аня подняла голову и блестящими глазами уставилась на него.

– Они душат меня своей заботой, вот и я по привычке пытаюсь уговорить тебя сделать так, как считаю лучше сама.

– Похвальная сознательность, – улыбнулся он. – Давай я все-таки сам буду решать, как поступать?

– А как же Фируза Талгатовна?

В ее голосе почудилась издевка.

– А она умерла и больше не может решать за меня, – ответил Руслан и сам поморщился от того, как жестко это прозвучало. Потянуло холодком, и он в испуге обернулся, ожидая увидеть за своим плечом грозную бабушку.

Но это просто из приоткрытого окна вырвался ветерок. Аня подскочила и тут же закрыла форточку.

– Забыла совсем, что оставляла проветриться, – посетовала она.

– Не переживай, еще больше я, кажется, не смогу замерзнуть.

Чайник засвистел, и Аня занялась кофе. В причудливых тенях, падающих от абажура, она казалась какой-то ненастоящей, словно сама превратилась в призрака. Турка зазвенела, когда она опустила ее на конфорку, и по кухне разлился терпкий аромат кофе. Так захотелось подойти и обнять ее, чтобы снова ощутить аромат лимонов от ее кудрей, но Руслан остался сидеть на стуле. Он понимал, что от каждого прикосновения Ани ему становится только хуже, тут бабушка нисколько не ошибалась. Оттого у него вырвался усталый вздох, на который Аня удивленно обернулась.

– Все в порядке?

Он кивнул, а потом отвернулся, чтобы наблюдать, как Карамелька боязливо принюхивается к нему, видимо, решая, опасен он или нет. Решение было принято в его пользу, так что скоро рыжая кошка свернулась клубочком на его коленях, громко мурча.

– У нас в детстве был кот, – вдруг вспомнил Руслан. Аня сняла турку с огня и внимательно посмотрела на него. – Мы назвали его Симка. Бойцовский сиамский кот, нечистокровный, дворовая помесь, но глаза у него были голубые. Мы с братьями постоянно его дразнили, мама на нас вечно ругалась.

Он улыбнулся.

– Кажется, я был его любимчиком, потому что, как бы я его ни мучил, он не царапался и не кусался. Такой теплый, пушистый и мурчал как трактор.

– С ним что-то случилось? – догадалась Аня.

– Когда Фируза Талгатовна забирала мои вещи из квартиры, то прогнала кота. Я помню, что плакал и просил его забрать, но она была непреклонна. И еще сказала, чтобы я никогда больше не смел плакать перед ней и позорить нашу семью.

Аня тяжело вздохнула и сделала шаг вперед, видимо, чтобы подойти, но тут же замерла. Вместо этого она сказала:

– Руслан, мне так жаль. Она не должна была так с тобой поступать.

– Это же было только начало, – улыбнулся он, не переставая гладить кошку. – После этого она не ограничивалась словами, если я позволял себе эмоции, – в ход шли ремень, наказание молчанием и даже подвал в самых худших случаях.

– А дед? Что он делал? – голос у нее все же дрогнул.

– Поддерживал ее, – пожал плечами Руслан. – Она подмяла его под себя задолго до моего рождения. Правда, когда я повзрослел и уже жил в Городе, дед подарил мне щенка. Видимо, так хотел искупить вину за поступок Фирузы Талгатовны.

Поставив перед ним чашку с кофе, Аня села за стол напротив и, отпив глоток, спросила:

– Почему ты так испугался остаться в больнице?

Вспоминать о детстве всегда было тяжело, но на этой уютной кухне, пропитанной ароматом кофе со специями, говорить было легче. Видимо, это был какой-то скрытый талант Ани, но в ее присутствии у него развязывался язык.

– Все то время, что я пролежал в детском отделении, восстанавливаясь после аварии, меня никто не навещал. По крайней мере, когда я уже пришел в сознание. Других детей забирали, к ним приходили родители, кормили домашней едой. А я все ждал, что меня отдадут в детский дом или даже цыганам, как пугали старшие. В день выписки приехала Фируза Талгатовна и сказала, что она моя бабушка по отцу, велев звать ее только так – по имени-отчеству. Я ее до того ни разу не видел, ведь отец не общался с родителями. Мы жили от них совсем недалеко – каких-то два часа на машине, – но за пять лет моей жизни она ни разу нас не навестила. Так что внезапно свалившемуся на ее голову внуку, конечно, тоже была не очень-то рада.

Повисла тишина, а потом Аня вдруг отвернулась к окну и тихо всхлипнула.

– Как же ты можешь так спокойно говорить о ее поступках?

– Она была моей бабушкой, кроме нее и деда у меня никого ближе не осталось. Кому я был нужен? Родителям матери, которые столкнулись с неприязнью Фирузы Талгатовны и перестали даже пытаться поддерживать со мной контакт? Или дальним родственникам из тех, кого я видел на семейных встречах, но которые ни разу не поинтересовались, как я и чем живу? Она была жестоким человеком, но я всегда знал, что по-своему Фируза Талгатовна меня любит. Насколько она вообще могла любить.