Наливайко

— Да подавитесь, пан. своим платком, ста чертей! — вспылил Ян Тульский и погрозил над головой окровавленной саблей. — Мы будем защищаться, пока оружие в наших руках!

За спиною у них уже шел бой с пешими казаками Косинского. Отряды Вишневецкого отчаянно пробивались к лесу. Впереди, с равнины, доносилось сопение увязавших в снегу сечевых коней, стоны раненых и выкрики победителей.

Как последний приговор, прогремели пушечные выстрелы из штаба Косинского. Одно ядро проскочило сквозь собранные остатки измученной конницы Вишневецкого — и четыре коня взметнулись вверх ногами. Катастрофа молниеносно приближалась. Как смерч крутились сечевики полковника Нечипора. Никакого. спасения ни извне, ни тем более от собственных сил не ждал уже князь Вишневецкий.

— Давайте платок, пан Гулевич, — простонал черкасский староста сквозь зубы, а слезы ярости и бессилия обгоняли капли холодного пота.

Такого позорного поражения не ждал потомок Байды Вишневецкого. Пан Гулевич, волнуясь, оторвал от своей дорогой белой сорочки широкую полосу и привязал ее на копье, а от главных сил Косинского отделился отряд всадников во главе с самим гетманом и направился к группе вражеских военачальников во главе с Вишневецким. Вишневецкий и не собирался бежать; в голове вертелась одна лишь мысль: снять ли с себя все оружие, отдать ли только победителям обнаженную саблю — позор один; но как все же лучше, чтоб это сообразовалось с требованиями военной этики?.. Конечно, многие славные рыцари сдавались на гнев и милость победителя, вот хотя бы Александру Македонскому. Но кому он, Вишневецкий, должен сдаться, пред кем должен поднять пустые, беззащитные руки? Перед проходимцем Косинским!..

Но эту минуту появился Наливайко.

Вороной белокопытный конь упруго выступил из-за того же холма, из-за которого недавно выскочили сечевики Нечипора, и остановился на волынском шляхе. Наливайко осматривал и оценивал поле битвы. И стоял один: вороной, почти сизый конь на белом, широком снежном ковре. Десятинах в двух, а то и ближе умирали люди.

«За что они умирают? — волновалась встревоженная душа. — Кто дал право сечевикам проливать кровь на украинских землях в угоду какому-то подозрительному шляхтичу?..»

Сотник обернулся в седле и что-то негромко крикнул вниз, за холм.

Точно из-под земли вынырнули шесть сотен вымуштрованных гусаров. Кони упругими скачками вырывались на холм, к дороге.

Если бы сечевики видели в эту минуту лицо Наливайко! Оно озарилось той страшной усмешкой, про которую рассказывал полковник Нечипор. Всю дорогу от Константинова и до этого поля Наливайко угнетали тяжелые раздумья. Сколько раз подмывало его повернуть коня и ударить на… Константинов. Разнести это пакостное гнездо, найти того несчастного кузнеца, который вот уже два года отрабатывает князьям за какие-то ими выдуманные проступки. И разве он один, этот кузнец? Сколько их по воеводствам поймано — за хребтины, за пошлины, за десятины. А сколько еще ждут своей участи, когда настигнет их неминуемая «провинность», что зреет, как нарыв, и обязательно прорвется, гноем отравит всю жизнь и самому несчастному, и детям его, и родным.-..

Э-эх… Косинский! Не с той стороны, господа казаки, ус закручиваете. Такой край!

Вот какие мысли разрывали сердце Наливайко, когда он спешил с гусарами под Пятку.

Но когда Наливайко выскочил на волынский шлях и услышал стоны побежденных, ему захотелось помериться силами с сильнейшим, прийти на помощь побежденным. Теперь сечевики кровавили поле: в угоду ли проискам подозрительного шляхтича Косинского, потому ли, что рука казацкая с холоду размахнулась… Это тот самый Косинский, которого сотник обещал привести к Янушу, чтоб услышать какой-то грозный для него разговор.

Нечипор заметил Наливайко на волынском шляхе, понял, что гусары вот-вот нападут на сечевиков с тылу, и приказал повернуть лошадей, чтоб самим ударить на гусаров.

Как ветер, вылетели из-за холма в долину гусары. Из-под конских копыт сыпались колючие искры мерзлого снега, и солнце, заходя, отсвечивало в этих искрах редкими полосами. Бескрайной была снежная пустыня, молчаливая и безрадостная, словно гробница. По ней отдалось тяжелое дыхание гусарских коней.

Сечевики приготовились не только защищаться, но и нападать. Втрое многочисленнее, они вдобавок имели за своей спиной тысячу пеших казаков и пушки. Но когда тугой морозный воздух колыхнулся от смертельного, змеиного свиста вырванных из ножен шести сотен отточенных сабель, похолодело в рыцарских сердцах.

— Наливайко! — встревоженно крикнул полковник Нечипор, но сам первый ринулся навстречу гусарам.

Сечевики, не раздумывая, пустили коней за полковником, обгоняя его. Крыло сечевиков грозно охватило гусаров, со стороны возов и пушек всколыхнулась черная туча пеших, вновь поднялся шум. Но Наливайко с гусарами уже шел в бой.