Наливайко

Он даже не ударил, а только резнул центр сечевиков, словно волна, лег навстречу буре. И все смешалось. Изнуренные целым днем битвы, казацкие кони едва пробивались в снежных волнах, а головы всадников, как молодые головки мака под прихотливым кнутом, клонились и вяли от взмахов гусарских сабель.

— К чорту платок, пан Гулевич! Наливайко! — исступленно закричал Вишневецкий, вырвав из рук Гулевича позорное полотнище.

Его потрепанные войска остановились, не чувствуя больше за собой смертельной погони. Вишневецкий снова проскакал перед ними, призывая к победному бою.

Гулевич растерянно собирал свои отряды, а Гульский из-под леса уже напал на Косинского.

Неожиданное появление Наливайко с гусарами, их смертоносный удар на сечевиков сломили в Косинском уверенность в победе. После первой же стычки Нечипор приказал своему полку отступить к пушкам. Но Наливайко, прорвав стену сечевиков, отрезал их от пушек, пушкари же бросились куда глаза глядят.

Тогда Нечипор повернул к западным воротам крепости, пробиваясь в Пятку. Пешие казаки, увидев, как убегают сечевики Нечипора, бросили оружие и тесно, словно испуганное стадо, целиной побежали в поле. Княжеская милиция, мстя за недавний страх, безжалостно рубила беззащитного противника.

Косинский едва вырвался на вытоптанную в снегу тропинку и помчался к крепости за всадниками Нечипора. Туда же устремилась вся масса его войска, ища спасения за высоким валом Пятки. Какой-то звериный вопль — не то страха побежденных, не то торжества победителей — несся вслед за беглецами.

Наливайко гнал сечевиков до самых ворот. Еще у пушек он заметил, как вытянул своего коня гетман Косинский, стараясь не отстать от сечевиков и вместе с ними проникнуть за ворота крепости. Если бы не толпы пеших беглецов, гусарам, может быть, и удалось бы перехватить большую половину сечевиков хотя бы перед самыми воротами крепости. Косинский слышал уже брань гусаров, даже голос Наливайко. Но ворота все же ближе, чем погоня. Косинский заметил, как полковник Нечипор вскочил в ворота и стал около них, пропуская своих всадников. Спасение — за воротами. А там…

Но Нечипор пропустил последнего сечевика и перед самым носом гетмана закрыл ворота. Конь грудью ударился о толстое дерево и сел на задние ноги.

Криштоф Косинский бросил свою саблю подальше в снег и, не задумываясь, поднял руки перед Северином Наливайко.

— Наша совместная служба у князей пусть будет залогом моей жизни, пан Наливайко!.. — крикнул Косинский, слегка улыбаясь, будто своему старому другу, словно говорил этой улыбкой: узнает его или нет пан сотник?..

Наливайко вложил саблю в ножны и рукавом отер вспотевший лоб.

13

Косинского ввели в покои воеводы, князя Василия- Константина. Ввели не как побежденного, а как казацкого гетмана, как благородной крови особу, за которую замолвил теплое слово кто-то из близких к королевскому двору. Ссориться с короною даже Острожскому пока не имело смысла.

Воевода сидел в своем черном сафьяновом кресле. Комнату заполняли его ближайшие соседи, друзья и родичи. Князь Вишневецкий и Тульский шептались около дверей. За спиной у воеводы стоял его парадный маршалок, зарабатывая свои тысячи злотых. Рядом с ним чванно красовался Претвич, держа левую руку на эфесе сабли и изредка наклоняясь к уху князя, не столько для того, чтобы прошептать какой- нибудь совет, сколько для того, чтобы показать присутствующим свою близость к князю.

Косинский вошел с казацкими старшинами медленно, пропустив вперед себя князя Януша и своего войскового писаря Ивана Кречкевича. Низким поклоном приветствовали старшины украинского магната, громко провозглашая одно лишь слово:

— Челом! Челом!

По примеру Косинского старшины покорно опустились на колени перед креслом воеводы. Лободы и Нечипора среди полковников не было.

Наливайко стоял в дверях. Он был там и тогда, когда Иван Кречкевич подал воеводе написанный своей рукою документ от имени гетмана Косинского. На немой вопрос князя Косинский приложил правую руку к груди и глухо, сдавленным голосом произнес:

— Так, ясновельможный князь и государь наш…

Эти слова никого не удивили. Только Наливайко обернулся и, прошептав что-то, презрительно поморщился.

Воевода взглянул на документ, взглянул на воинов — своих недавних вооруженных врагов, стоявших теперь на коленях, едва выдавил бледную улыбку и промолвил:

— Читай…

Опустились веки на воспаленные старческие глаза, резче выступили на лбу глубокие рубцы морщин, чертя кривыми линиями высокое чело. Присутствующие замерли, когда войсковой писарь, приняв из рук князя документ, начал с покаянным видом читать свое писание. Косинский только изредка переминался на своих наболевших коленях, опираясь то на одно, то на другое.