Сила духа у нее была коллосальная. Дари всегда было жаль, что всевышний дает такие силы женщинам. Такие женщины ценны сами по себе, но мужчина, обладающий такими качествами, мог бы добиться большего.
Он склонился над Эйной, протянул руку, чтобы помочь встать.
И вот тут, когда она потянулась к нему, прильнув к ладони, он качнулся в другую сторону.
Его накрыла нежность. Надо же — такой птенчик несчастный, выпавший из гнезда своей цивилизации, попавшая в плен, изнасилованная, униженная, стойкая — и все еще выглядит как нежный цветок. Держится.
И эта нежность и сладость заставили его хотеть оставить ее себе. Познать целиком, до глубины. И тонко. И грубо. И резко. И нежно. И по утрам. И всю ночь. Увидеть, какова она после ночного марафона и когда пробуждается.
Тем более, что воспоминания о том, как было внутри тесно и сладко нахлынули сами собой от ее запаха. Пришлось срочно вспоминать о ярости, которая только что тлела в нем, чтобы не наброситься на нее и не попробовать снова на вкус.
Поднимаясь, Эйна случайно оперлась на его грудь ладонью, и Дари вдруг почувствовал болезненный удар сердца. Что такое? Почему он ведет себя как…
Он не мог даже подумать — как подросток. Потому что даже подростков Дари драл рабынь в хвост и гриву, меняя по десятку за ночь, утомленных юношескими играми гормонов.
Женщины обнимали его, облизывали, вертели задами. Они его боялись, ненавидели и проклинали. Они пытались его убить и получить от него ребенка.
Но никогда еще Дари не испытывал к женщине того, что испытывал сейчас. Дикого, распирающего желания и ярости за то, что ее кто-то обидел.
Он резко наклонился, подхватывая Эйну на руки.
— Сейчас отнесу тебя в твою комнату, приведем тебя в порядок.
И прильнувшая к его плечу светлая головка Эйны вновь вызвала в нем неконтролируемую нежность, которую раньше он ощущал только к детенышам верблюдов, лошадей, коров, собак и кошек. Но никак не к людям. Это поразило его до такой степени, что он замер и посмотрел ей в глаза.
Вот это он сделал зря. Потому что колдовская светлая зелень зачаровала его мгновенно и прочно. И пусть он пока этого не понимал, судьба его была решена.
Отныне девушка с глазами цвета долинных лесов навеки стала его судьбой.
А он не понял, он подумал, что надо бы в своем дворце завести огромный сад, где не будет ядовитых растений, только деревья с листвой вот такого цвета.
Он всегда любил черные пески своей родины, но с этого мгновения влюбился в леса далеких стран. Надо же, а он ночью и не заметил какого цвета у нее глаза. Запомнил только ее горячую кожу, тугое отверстие, стоны, страх, наслаждение, которое получил.
И это наслаждение хотелось повторить. Чем-то оно сильно отличалось от того, что он чувствовал обычно. А може быть и не отличалось, он сам себе это придумал. Но уже поздно.
Пожалуй, стоит взять ее на сегодняшнюю ночь тоже.
Это он подумал сначала.
А потом — если только она не слишком пострадала от драки наложниц. Тогда пусть отдохнет.
Впервые Дари подумал о чьем-то еще благополучии кроме своего. И пока не заметил этого отличия, но оно уже попало ему в сердце и с тех пор намеревалось только расти, как пятнышко ржи на мече.
Он отмер наконец и направился в одну из отдельных комнат в гареме, которые доставались только избранным наложницам. Это был не его дворец, поэтому здесь все комнаты были одинаково безликими и это к лучшему. Он бы не хотел селить ее там, где жила Лирина.
Он толкнул ближайшую дверь, убедился, что комната чиста и постель застелена и опустил Эйну на шелковое покрывало.
Маленький бассейн посреди комнаты бурлил беловатого цвета водой, и Дари кивнул на него:
— Вымойся, приведи себя в порядок.
Судя по тому, как малышку все еще трясло, наслаждения в постели на сегодня отменяются. Звать кого-то из остальных бесполезно. Главные суки заперты, а остальные будут страдать от ударов плетей, им будет не до ублажения повелителя.
— Еды тебе сейчас принесут. Если понадобится еще что-то, скажи, — не глядя на Эйну, чтобы не возбуждаться от ее нагого тела, сказал Дари.
Не то чтобы ему хотелось ее нанизать на себя. Хотелось обнять и положить рядом.
Но он пока путал эти состояния.
Может быть, хотя бы засунуть свое орудие между ее розовых губ?
Он торговался сам с собой, не понимая, почему ему претит все что подсказывает ему опыт и почему он хочет чего-то странного.
В конце концов, это просто наложница. Одна из многих. Он поваляет ее месяц или два, а потом все равно забудет, к ак забывает любую другую женщину.
Но она не была на них похожа.
Она смотрела на него с покрывала открытым взглядом, хоть и настороженно, и просто ждала, что он будет делать дальше.
— Я накажу тех, кто тебя обидел, — сказал Дари внезапно и тут почувствовал, что это правильные слова. Это про них с ней, а не просто про других девок. Значит вот оно что…
Защищать он умел. Умел.
— Я вернусь, — зачем-то пообещал он Эйне и вышел.
Удовлетворение
Дари
— На топчан. Животом.