Нам идти дальше

И стал Бабушкин брюнетом. Подпольщик уверял, что добытая им краска не простая, а патентованная, и родная мать не узнала бы сына, выкрашенного такой краской.

Снова была ночь. Бабушкин, переодетый в одежду студента, шел по степи в сторону Павлограда, чтобы сесть там на поезд. Подводили глаза. Он плохо различал дорогу. Наконец заблистали огни вокзала. Иван Васильевич подходил к станции, не чувствуя под собой ног.

Денег у него было мало, их едва хватило на то, чтобы добраться до Германии. Здесь вид у Ивана Васильевича был уже не такой, каким его выпустил из своих рук екатеринославский «парикмахер». Патентованная краска подвела. Волосы, действительно вначале густо-черные, стали одновременно окрашиваться в три слоя: внизу русый, дальше ярко-малиновый, а выше черный с синеватым оттенком.

Переживал Иван Васильевич эту метаморфозу тяжело, не мог без ужаса смотреть на себя в зеркало и на все лады клял «парикмахера»:

— Ну, что за вид! Страсти какие! Как я в Лондоне покажусь?

У Ивана Васильевича была явка к русским товарищам эмигрантам в Штутгарте, которые должны были его переправить в Лондон. Но прежде чем найти этих товарищей, он попал в лапы коварного ловца душ — вербовщика, который чуть не увез его в Америку на сахарные плантации. С трудом отделавшись от вербовщика, Иван Васильевич появился в тихий сентябрьский день в Лондоне. Он шел к Владимиру Ильичу и думал: «Господи! И куда только не заносит судьба нашего брата! Недавно я еще сидел в грязной екатеринославской тюрьме, а сейчас иду по лондонской улице. И увижу Ильича, Надежду Константиновну. Прямо не верится!»

Вот она, улица Холфорд-сквер. Показался невысокий серый дом. У двери — бронзовый молоточек. Бабушкин знал, что он должен постучать и спросить: «Здесь живут Рихтеры?»

Некоторое время Иван Васильевич с чисто профессиональным любопытством слесаря изучал молоточек. Потом оглянулся на проходящего мимо полисмена и, тотчас набравшись духу, постучал.

Открыла миссис Ио.

— Йес, йес, — закивала она, услышав, что человек со странным цветом волос спрашивает Рихтера.

Несколько минут спустя русского путешественника, пережившего в пути столько приключений, уже обнимали Владимир Ильич и Надежда Константиновна.

9

И вот они сидят вместе, пьют чай, беседуют. За окнами — мягкий сентябрьский вечер. Осень начиналась хорошо, ясно, погодливо, как бы возмещая лондонцам ущерб, понесенный ими за скверные месяцы лета.

— Рассказывайте все подробно, — просит Владимир Ильич, обращаясь к Бабушкину. — Пейте чай и рассказывайте, как прожили эти годы…

Разговоров хватило на весь вечер. По случаю приезда очередного «героя побега» сюда явилась почти вся искровская колония.

Пришли, кроме Мартова и Засулич, Красиков, Дейч и Крохмаль, живший уже дня три в Лондоне.

Давно, еще в Мюнхене, Владимир Ильич постарался ввести за правило, чтобы с приезжими «практиками» обязательно беседовали также и Мартов и Засулич, — пусть набираются живого духа, пусть ощутят живое биение пульса, которое они иногда перестают слышать.

И сейчас, участвуя в общей беседе с Бабушкиным, он внимательно следил за тем, как они воспринимают рассказы гостя, и, замечая на их лицах выражение чрезвычайной заинтересованности, был в душе доволен и только переглядывался с Надеждой Константиновной, мол, как хорошо!

Крохмаль мало изменился. Больше всех шумел за столом он. Этот человек ни минуты не мог сидеть молча. Он неплохо поработал до тюрьмы для «Искры», но тщеславие било из всех его пор, а в голове у него по-прежнему царила порядочная идейная путаница.

— Что ваш побег? — говорил он Бабушкину. — Вот наш побег — это побег! На весь мир прогремел гром! Вся империя переполошилась! Вы не обижайтесь!

— Я не в обиде, — смеялся Иван Васильевич, — я не мастер бежать.

— Браво! Браво! — едко усмехнулся Красиков.

Был первый час ночи, когда гости разошлись по домам. Ивана Васильевича Мартов и Засулич повели к себе в «коммуну», где ему был устроен ночлег. А наутро Владимир Ильич зашел туда за Бабушкиным, и они провели весь день вместе.

Владимир Ильич водил гостя по Лондону, возил в омнибусе, показывал достопримечательности города. К их возвращению Елизавета Васильевна приготовила хороший обед.

— Вы должны написать о себе книжку, — говорил Бабушкину за обедом Владимир Ильич. — И не откладывая, садитесь и пишите. Это вам партийное задание, дорогой друг. Всю, всю жизнь свою опишите. Не отпустите отсюда, пока не кончите книгу. Так и знайте!

— Не умею же я писать, Владимир Ильич!

— Как не умеете! Очень хорошо пишете.

— Ну что вы!

— Да, да! Уж мне известно, как вы пишете. Не одну вашу корреспонденцию поместили в «Искре». Книга будет, будет!