Нам идти дальше

— Я тоже стою за широкий обмен мнениями, за спор, но все же партия не Запорожская Сечь. И надо учесть обстановку. В наших собственных рядах еще уйма вольницы, неустойчивости, а когда мы соберем съезд, на нас обрушатся вдобавок все силы ада, чтобы помешать, сорвать нашу попытку объединиться в сильную и единую партию. Не время сейчас разводить у себя Гайд-парк! Запорожская Сечь не всегда хороша и нужна.

Пересиливая кашель, Мартов твердил свое:

— Почему Запорожская Сечь? Конечно, партия не ссечь», но в ней неизбежны разногласия взглядов, а тем более — характеров. Партия — не казарма, она скорее…

Владимир Ильич уж не мог оставаться спокойным. Он перебил:

— Она не казарма, но и не «сечь», а организованный отряд!

— Я читал «Что делать?» и знаю эту формулировку. Конечно, партия — отряд, но как он должен строиться, какие должны быть внутри него порядки, это еще вопрос. При разработке устава об этом придется подумать. Я лично за широкое толкование устава. Не должно быть давления сверху. Мысль не терпит неволи.

— Красивые слова, Юлий Осипович. Мысль не терпит и пустословия. И нельзя забывать главное — обстановку! Обстановку! Мы идем по краю обрыва…

Спор так и остался неоконченным. Уже показалась площадь, где была стоянка кебов. Все уселись в экипажи и покатили на вокзал.

Отъезд Георгия Валентиновича прошел хорошо, без каких-либо неприятных минут. Прощание было теплым, дружеским. Поезд отошел вовремя, по звонку. Когда возвращались с вокзала, Вера Ивановна говорила Бабушкину, что он очень понравился Жоржу прямотой и самостоятельностью суждений, и вообще все вышло на славу.

Иван Васильевич был в недоумении.

— А кто Жорж? — спросил он. И, получив ответ, только плечами пожал.

Тем же вечером, подъезжая в кебе к дому, Владимир Ильич говорил Надежде Константиновне, что спор с Юлием Осиповичем навел его на новые мысли, их надо будет учесть при разработке устава партии, который вместе с программой составит основу работ предстоящего партийного съезда.

— Тут встают большие вопросы. Централизм, дисциплина, коллективность, демократия. Запорожская Сечь хороша у Гоголя в «Тарасе Бульбе», но не в организации, которая должна встать во главе рабочего класса и опрокинуть старый мир.

Надежда Константиновна посоветовала:

— А ты сам и займись уставом.

Он подумал, вдруг улыбнулся:

— А что скажет княгиня Марья Алексевна?

Надежда Константиновна поняла и тоже усмехнулась. Под этой известной фразой из грибоедовской комедии он имел в виду Женеву.

11

В конце осени на «Искру» посыпались новые удары. Бабушкин, уехавший в Россию с поручениями Владимира Ильича, вскоре снова попал в тюрьму. За решеткой очутились Лепешинский и Иван Радченко, только что избранные в Организационный комитет, который удалось сколотить с большим трудом. Еще один член комитета — доктор Краснуха, хорошо помогавший «Искре», тоже попал под арест.

Потом началась трудная зима — зима 1903 года, и снова были аресты, аресты. Не проходило дня без волнений. Владимир Ильич и Надежда Константиновна жили в громадном напряжении и до зимы, а за долгие месяцы зимы совсем выбились из сил.

Кроме работы в «Искре», все внимание поглощали хлопоты по подготовке съезда. Владимир Ильич твердил: от съезда зависит все, жить или не жить партии, и не давал покоя ни себе, ни другим.

А весной забурлило еще сильнее. Во все крупнейшие социал-демократические организации России был разослан «Проект устава II съезда РСДРП», определявший порядок выборов делегатов и проведения съезда. На местах начались выборы делегатов на съезд. Намечалось, что он состоится в Брюсселе. Предполагаемое место съезда хранилось в тайне, его знала только шестерка соредакторов «Искры» да Надежда Константиновна. Но скоро из русских комитетов начали поступать запросы: куда ехать избранным делегатам, где им собираться?

И тут опять всплыл вопрос о переезде в Женеву. Плеханов и Аксельрод настаивали на обязательном переезде «Искры» в Швейцарию и туда же (и именно в Женеву) предлагали звать из России делегатов съезда для первоначальных разговоров, обсуждений, дискуссий и так далее. Георгий Валентинович приводил в письмах тысячу доводов в пользу переезда: даже тот, что это, мол, положило бы конец раздирательству.

Трудные дни переживал Владимир Ильич. Он знал, что Юлий Осипович теперь его не поддержит. Какую позицию занимает Вера Ивановна — тоже было ясно. Оставалась еще какая-то надежда на Потресова. Тот почти не бывал в Лондоне — жил в Швейцарии и только переписывался с «Искрой». Но весной он на короткое время приехал в Лондон.

Когда на совещании четверки собравшихся тут соредакторов был поставлен вопрос о переезде в Женеву, один Владимир Ильич поднял руку против. Потресов тоже нашел, что Женева лучше.

— Ну что ж, — сказал Владимир Ильич после голосования. — Переедем в Женеву. И сами же поставим себя в положение втрое более сложное и тяжелое…