Нам идти дальше

Дома он долго беседовал с ними. А те, рассказывая о жизни в России, о своей работе в подполье, ко всему приглядывались, и чувствовалось, их трогает более чем скромная обстановка квартиры и радушная простота ее обитателей. В комнате Владимира Ильича никакой мебели, кроме письменного стола, железной кровати, застланной пледом, двух-трех стульев да грубо сколоченной полки для книг.

Так же скромно была обставлена комната Надежды Константиновны, с той только разницей, что ее письменный стол был поменьше и не так завален книгами.

Но больше всего приглядывались гости к Владимиру Ильичу.

О нем эти люди не могли не знать: в России среди социал-демократов, особенно искровцев, тем более агентов «Искры» вряд ли кто-либо не читал «Что делать?» и более ранних работ Владимира Ильича. За зиму он успел опубликовать новую книгу — «К деревенской бедноте». Широкое распространение получило в социал-демократическом подполье «Письмо к товарищу», где Владимир Ильич снова коснулся жгучих вопросов строительства партии. Читали все многочисленные статьи Ильича в «Искре».

Но статьи в «Искре» шли без подписи. Что касается книг, то в России лишь одиночки угадывали, что Владимир Ульянов, знакомый многим по Самаре, Казани, Петербургу, есть тот самый Ильин, который написал «Развитие капитализма в России», и тот самый Ленин, книгой которого «Что делать?» зачитываются русские революционеры.

Только приехав в Женеву, узнавали об этом. А побеседовав с Владимиром Ильичем, долго оставались под впечатлением радостного открытия: так вот, оказывается, как живет и выглядит тот, кто так много сделал для партии! И оказывается, это он, а не Плеханов главный в «Искре»!

А в России, издалека, многим казалось, что именно Плеханов ведет «Искру», он — главная скрипка. Только тут, в Женеве, открывалось, кто есть кто.

— Так это вы «Катя»! — радостно говорил Лядов Надежде Константиновне и с чувством тряс ее мягкую руку.

Шотман, человек мастеровой и физически очень сильный, в благодарном порыве так сжал руку Надежде Константиновне, что она потом минуты три от боли дула на пальцы.

— А ведь я вас видел лет десять назад в Москве, — говорил Лядов Владимиру Ильичу. — Только я был тогда совсем молодым щенком.

Надежда Константиновна не отпустила, конечно, гостей без обеда. Ушли они после полудня. Солнце уже сдвинулось с зенита, было знойно. Женевцы, ехавшие или шедшие по шоссе, старались держаться тени. Лядов и Шотман шли по открытым для солнца местам.

Забыли про все. От обилия впечатлений голова шла кругом. Порой оба останавливались и начинали разбираться, все ли они рассказали, не пропустили ли чего-нибудь важного.

То Шотман, то Лядов восклицали:

— Постой! А вот еще про это мы забыли!

Оглядывались на давно исчезнувший из виду островерхий домик и, понимая, что возвращаться неудобно, шли дальше.

— Теперь ведь будем видеться с ним каждый день, — успокаивал один другого.

— Да, конечно.

— Это надолго. Пока соберутся все, пока съезд пройдет. Да, брат, повезло нам, надо откровенно признать.

На руках у Лядова и Шотмана была записка к Дейчу, жившему на одной из центральных улиц Женевы. Принимал и устраивал делегатов с житьем и питанием он, Лев Григорьевич. И делал он это толково, расторопно. Владимир Ильич точно разгадал в старике хозяйственную жилку.

Одновременный отъезд нескольких десятков активных социал-демократов из России был бы замечен охранкой. Ведь за малым исключением они были на учете, их знали. Поэтому выбирались из России делегаты большей частью нелегально и поодиночке. Уезжали поближе к западной границе, связывались с нужными людьми и в ка-кую-то глухую, темную ночь одолевали последние опасные версты, отделявшие Россию от Западной Европы.

А там, по ту сторону, в Берлине, сидел агент «Искры» Пятницкий и встречал тех, кто перешел границу. Избранным на съезд делегатам давались явки, деньги. Делегату говорили:

— Вот тебе швейцарский адрес и пароль. На месте все узнаешь.

Было святым обычаем: приехав в Женеву, каждый новичок из русских революционеров-эмигрантов шел сначала на поклон к Плеханову. Для русского социал-демократа он был кумиром. Некоторые делегаты и сейчас шли прежде всего к нему. Когда он приезжал с дачи в город, в дверь его квартиры на улице Каруж без конца стучались поклонники. А он не очень охотно принимал их. Предпочитал являться «народу» в залах кафе «Ландольт».

А там за столиками уже вовсю шли словесные перепалки. Спорили прибывшие, спорили местные эмигранты. Пенились пивные кружки, ароматно попахивал крепкий черный кофе, который подавался в изящных черных чашечках.

Войдешь в кафе, и сразу тебя обдаст этими запахами, оглушит разноголосицей, шумным хором голосов, звучащих вразброд. Один твердит одно, другой — другое. Вон в углу Бауман (вчера приехал из Цюриха) уже сцепился с кем-то из приезжих. Это бундовец. Николай Эрнестович встречался с ним лет пять назад в тюрьме. Оба тогда были узниками. Но это ничего не значит.