Нам идти дальше

— Вот видите, Глеб! Значит, я права! — воскликнула Александра Михайловна. — Опять он показывает свой дурной характер!

— Нет, Александра Михайловна. Еще раз говорю вам: тут дело вовсе не в личных отношениях, а прежде всего в том, что наше русское социал-демократическое движение сделало трудный переход от кружковщины к партийности, а на этом крутом повороте некоторые не устояли на ногах.

Александра Михайловна с напряжением слушала, и видно было, она старается понять, но главное не доходит до нее.

Глеб говорил:

— Нельзя принимать картину заграничной жизни нашей шумной братии за отражение действительной жизни в нашей партии, в настроениях той социал-демократии, которая живет и борется в России.

— Вы так думаете?

— Конечно. По-моему, Плеханов на этом и сорвался, сделав последний роковой шаг. Если уж искать отражения меньшевистских идей в русской жизни, то оно в том, что и сам Плеханов, и Мартов, и все другие их сторонники стали рупорами и трубадурами мелкобуржуазной стихии в России. А именно большевики — подлинные выразители интересов сознательного пролетариата.

— Ох господи! — вздыхала Калмыкова.

Сколько Глеб ни разъяснял ей, кто такие большевики, а кто меньшевики, она никак в толк этого взять не могла. Ей было жаль и тех и других. Существа раскола она не понимала, но чувствовала, что с уходом Владимира Ильича «Искра» уже не «Искра», и денег больше для редакции не посылала. Прощаясь с Глебом Кржижановским на вокзале, она говорила:

— Так и передайте там… Не стало «Искры», нет и прежней Тетки. Кончилась. Ушла в небытие.

— А я хочу надеяться, что вы со временем всё поймете, — говорил Глеб, пожимая руку всплакнувшей седой женщине, так много сделавшей для старой «Искры». — Среди меньшевиков есть и заблудшие люди, и мы сделаем все, чтобы они поняли, встали на правильный путь. Я убежден, что рано или поздно это обязательно произойдет!

— Ну, дай бог, — говорила Александра Михайловна. — А Вера моя, Засулич, совсем убивается. Уж я ее утешаю и почти то же самое говорю. А она — как неживая! Замкнулась наглухо, ничего слышать не хочет, как в монастырь ушла, совсем отрешилась от всего!

9

Ранним декабрьским утром Глеб Максимилианович шагал по знаменитой женевской улице Каруж. Скоро он уже подходил к дому, где теперь жил Владимир Ильич. Это был недавно отстроенный дом, состоявший из дешевых маленьких двух- и трехкомнатных квартирок. Здесь и в соседних домах стали селиться жившие в Женеве большевики и приезжавшие сюда из других мест сторонники Ленина.

Тут рядом или вблизи от квартиры Владимира Ильича жили Лепешинские, Красиков, Луначарский, Гусев, Воровский.

В том же доме, где жил Владимир Ильич, находилась квартира Бонч-Бруевича, Лядова и экспедиция, через которую большевики теперь распространяли свою литературу.

Семья Лепешинских завела у себя небольшую домашнюю столовую, где за обедом почти ежедневно встречались большевики.

Не застав здесь Владимира Ильича, Глеб отправился к нему на квартиру.

Дверь открыла Елизавета Васильевна.

— Батюшки! — воскликнула она, когда Глеб представился ей. — Да как же не помнить вас? Только когда же это мы виделись в последний раз?

— Да годочка два прошло, — отвечал Глеб. — А где Владимир Ильич? Дома? А Надежда Константиновна?

— Сейчас придут. Где-то в городе на собрании.

Всю сибирскую ссылку вспомнили они за разговором. Елизавета Васильевна не скрыла, что Владимиру Ильичу и Наде сейчас приходится в Женеве очень туго. Недавно вот, едучи на велосипеде, Владимир Ильич, задумавшись, налетел на уличный столб и чуть глаз себе не выбил. Долго с черной повязкой ходил.

Вдруг с порога раздался голос, заставивший Глеба Максимилиановича вскочить со стула и обернуться к двери.

— Россия приехала, Надя! Иди скорей сюда! Объявился Глеб!

Владимир Ильич уже стоял в комнате. Он порывисто обнял старого друга.

Вошла Надежда Константиновна и тоже радостно шагнула к гостю.

Весь день не расставались.

Глеб удивлялся: не понять, как, откуда, но Владимир Ильич знал все новости из России. А слушал сообщения Глеба жадно. Он помнил каждого, кто был на съезде, и требовал от Глеба подробного отчета, кто как добрался обратно через границу и как ведет себя в России сейчас. И еще удивляло и радовало Глеба то, что у Владимира Ильича такой бодрый вид. Выдержал труднейшую борьбу за «Искру», за съезд и опять — в борьбе. И в прищуренных глазах все те же молодые огоньки.

Беседовали о делах до обеда и за обедом.

В беседе часто слышалось: большевики, меньшевики, раскол… Немало таких разговоров велось здесь за столом в последнее время.

После обеда, взяв привезенные Глебом газеты и книги, Владимир Ильич сказал ему:

— Я пойду к себе… почитаю. А ты наведайся к Георгию Валентиновичу. Это будет полезно, надеюсь. Послушай, что тебе скажут. Потом продолжим разговор.

Владимир Ильич добавил, задержавшись у двери кабинета:

— В конце концов, к Плеханову ты обязан сходить, Глеб. Тем более, он председатель Совета партии.

Надежда Константиновна скоро собралась по делам в город, и Глеб отправился с ней.