Нам идти дальше

И оно совершилось, когда началось заседание. Председательствовал Красиков. Члены шестерки снова удалились из зала, чтобы в их отсутствии съезд мог решить — избирать ли новую тройку или оставить старый состав «Искры». В гробовой тишине протекли первые минуты заседания. Когда Красиков позвонил в колокольчик, многие вздрогнули.

— Голосуем, товарищи! — объявил Красиков.

Который час был? Никто не посмотрел. Но это был исторический час. Старая шестерка не прошла. Большинством голосов съезд не согласился сохранить то, что могло мешать партии. Ленина поддержали Бауман, Лядов, Стопани, Шотман, Книпович, Дмитрий Ильич, Землячка, Гусев, Красиков и многие другие делегаты.

— Итак, — объявил Красиков, — большинством голосов старая шестерка не утверждена. Будем избирать тройку. Прошу позвать удалившихся редакторов обратно в зал.

Вошли сначала Владимир Ильич и Плеханов. Выждав минуту, чтобы не столкнуться в дверях с прежними своими товарищами, появились на пороге Мартов, Засулич, Аксельрод и Потресов. А в зале все гудело, двигалось. Шум и говор не затихали. Молча уселись на свои места вошедшие.

Все было ясно без слов. Красиков, однако же, исполнил свой председательский долг. Прежде чем передать в руки Плеханову колокольчик, сообщил отсутствовавшим при голосовании редакторам о решении съезда.

Владимир Ильич спокойно уселся на свое место за столом бюро. Плеханов взялся за колокольчик. И тут же вскочил Крохмаль. Защищая сторонников шестерки, он заговорил о каком-то нарушении регламента съезда и имел вид адвоката, проигравшего дело. Его не слушали.

Потресов с равнодушным видом смотрел в окно. Он сидел с краю скамьи и казался посторонним, зашедшим послушать, о чем тут спорят. Засулич дымила папироской, и каменное выражение ее лица говорило о страшном гневе. И совсем грустный вид был у Аксельрода. Старик был обижен, глубоко обижен, хотя сам же перед съездом просил освободить его от работы в «Искре».

Но вот поднялся Мартов. Так уж случилось, что этот человек стал на съезде главарем сторонников меньшинства. Разрыв между ним и Владимиром Ильичем уже совершился. Теперь он рвал со съездом, с партией. Он объявил, что поскольку большинством решено выбрать редакцию «Искры» из трех лиц, то ни он, ни Потресов, ни Засулич, ни Аксельрод не примут участия в работе «Искры».

Это был не только разрыв, но и вызов на открытый бой.

— Лично о себе прибавлю, — говорил Мартов, — если верно, что некоторые товарищи хотели вписать мое имя как одного из кандидатов в редакторскую тройку, то я должен усмотреть в этом оскорбление, мною не заслуженное.

Мартову отвечал Владимир Ильич. Ясные, твердые слова летели в зал.

Владимир Ильич говорил горячо, он старался удержать отступников от последнего шага к расколу. Но твердо звучали слова о том, что своими решениями съезд сделал выбор одного из наметившихся направлений в дальнейшей жизни и работе партии. Это направление — борьба против политической рыхлости и расплывчатости, за крепкую, единую партию.

Вскоре после речи Владимира Ильича опять голосовали. Избрали в редакцию Владимира Ильича, Плеханова и Мартова. И снова Мартов взял слово для заявления. Он отказался работать в «Искре». Потом под незатихающий шум был избран ЦК. Большинством голосов прошли кандидатуры Глеба Кржижановского, Ленгника и Носкова.

Всё. Съезд шел к концу.

В ясный августовский день десятка два россиян пришли на старое лондонское кладбище и остановились у могилы, на которой белела небольшая мраморная плита. Здесь покоился прах Карла Маркса, его жены и дочери. На плите лежал миртовый венок.

Среди россиян стоял у могилы с обнаженной головой и Владимир Ильич. Стояли рядом с ним Стопани, Лядов, Бауман, Гусев, Землячка, Шотман — все те, которые соединили с ним свои сердца еще до съезда. Сейчас, у могилы великого мыслителя и революционера, они молча давали в душе клятву идти до конца по раз и навсегда избранному пути.

По узким кладбищенским аллеям, пересекавшим в разных направлениях густой, старый парк, бродили какие-то старухи в черном. На могилах стояло много бронзовых и мраморных статуй, надгробий, обелисков и крестов. В сравнении с ними та могила, у которой, склонив голову, стояли Владимир Ильич и его товарищи, казалась одной из самых скромных и неприметных.

Постояли у могилы под шум ветвей над головой, переглянулись и пошли к выходу.

А на другой день делегаты разъезжались. Выдавая делегатам деньги на обратную дорогу, Дейч хмурился.

— Черт знает, какая уйма средств ушла, — ворчал он, и тон у него был такой, словно все оказалось впустую, пользы не дало. На Владимира Ильича и его сторонников он дулся, считая их виновными в расколе.

Выезжали из Лондона торопливо. Если в одном и том же поезде оказывались ленинцы и мартовцы, то старались устраиваться в разных вагонах.

Когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна возвращались в Женеву, при переезде через Ламанш их сильно потрепало штормом. На том же пароходе ехала со съезда и Землячка. Она и Надежда Константиновна сильно страдали от качки и на палубе даже не показывались.