Нам идти дальше

Всю историю «Искры» рассказал он Шотману за те часы, пока они ходили по ночному городу. Рассказывал о том, с каким адским трудом она создавалась, как многократно все повисало на волоске. Конечно, каждый из шестерки редакторов внес что-то свое в «Искру», но сейчас старая редакция «Искры», которая была редакторским кружком, должна стать партийным учреждением! Старый состав был негармоничным, это признано всеми, кто знает историю «Искры», не все члены коллегии сегодня пригодны для того, чтобы вести газету, ставшую центральным органом партии.

— Конечно, — говорил Владимир Ильич, — можно было бы расширить число членов редакции, скажем, до пятя или семи человек, это лучше шестерки, как было у нас з «Искре» до сих пор. Но чтобы покончить со старым, построить все на новой основе, надо начинать с тройки. Это должна быть не коллегия литераторов, а коллегия политических руководителей.

С Шотманом в эту ночь происходило то же, что было с Глебом Кржижановским в далекий сибирский вечер, когда Владимир Ильич рассказывал ему о своем плане построения партии.

Шотману стало вдруг удивительно ясно, что этот план был великим открытием, потрясающим своей грандиозностью и глубиной. И с непостижимой последовательностью этот план осуществлялся шаг за шагом. И выбор двух троек, обновление старой редакции «Искры», — тоже одна из бесчисленных граней плана.

И не кто иной, как именно Владимир Ильич, пронес сквозь годы свой смелый замысел создания партии и через все трудности, через паутину дрязг, обид и всего того, что сопутствует часто великому делу, донес в чистоте до сегодняшнего съезда.

Вот у кого надо учиться выдержке! Вот как надо бороться, вот что такое настоящая борьба за идеи марксизма!

Александру Васильевичу стало стыдно. А он-то хотел пустить в ход кулаки!

— А видите, что сейчас происходит, — продолжал свои терпеливые разъяснения Владимир Ильич. — Старая кружковщина не хочет сходить со сцены, она сопротивляется. А те товарищи, которые стоят за шестерку, — вы заметили? — не решаются открыто говорить о принципиальном отличии оттенков, связанных с шестеркой и тройкой. Они предпочли более ходкий и дешевый прием — апеллировать к жалости, ссылаться на возможную обиду…

— Ну и пускай, — угрюмо говорил Александр Васильевич. — Мы знаем, что работали в «Искре» главным образом вы, Плеханов и Мартов. Вот вас и будем выбирать. А Потресов, Засулич и Аксельрод пусть не обижаются. Да никто не собирался их обижать. Просто пришел конец кружковщине. Вы полностью правы, Владимир Ильич.

В Лондоне даже ночью на улицах не прекращается жизнь. Проезжали кебы и грузовые повозки, из прибрежных ресторанов слышалась музыка. Часто попадались большие компании гуляк и спешащие куда-то с деловым видом прохожие. Казалось, еще не поздно.

— Ну, утомил я вас, Александр Васильевич, — сказал Владимир Ильич, увидев по уличным часам, что уже второй час ночи. — Пора домой.

И вдруг Шотман не поверил своим ушам, услышав:

— А ну-ка, покажите свои кулаки!

Владимир Ильич, выжидающе заглядывая ему в глаза, улыбался самой настоящей озорной улыбкой.

— Простите, — забормотал Шотман.

— Ничего, — дружески проговорил Владимир Ильич. — Должен только заметить, что никаких моих кулаков не хватило бы, если бы я пускал их в ход при разногласиях.

Как он хохотал весело, Владимир Ильич! Казалось, просто рад случаю посмеяться, пошутить.

Что оставалось делать Шотману? Хоть проваливайся сквозь землю. Александр Васильевич тоже посмеялся, потом сжал кулак и шутливо погрозил им куда-то в темноту. Владимир Ильич потрогал кулак.

— Ого! — воскликнул он и, разжав кулак Шотмана, крепко сжал руку. — Прощайте. Уже поздно. До завтра.

7

Утром, когда Владимир Ильич и Надежда Константиновна пришли на съезд, Аксельрод, Засулич и Потресов с ними не поздоровались.

Это был еще более сумасшедший день, чем предыдущие. Съезд надо было кончать, обязательно и поскорее кончать. Таяли последние деньги, их едва хватало на выдачу скупых «диет» делегатам и оплату помещений. Дейч перед началом заседания прожужжал все уши- Владимиру Ильичу:

— Кончайте, иначе крах!

Закончить не удалось ни в этот, ни на другой день. Но исход съезда стал ясен через несколько часов.

Долго не удавалось зазвать делегатов в зал. Разбрелись кучками по закоулкам клуба. Отовсюду слышались раздраженные, спорящие голоса.

Два лагеря…

Каждый лагерь уже собирался на свои отдельные собрания. На одном таком собрании сторонников Владимира Ильича присутствовало двадцать человек, имевших двадцать четыре решающих голоса. Это составляло большинство съезда. После ухода бундовцев и рабочедельцев всего было сорок четыре голоса (некоторые делегаты имели по два голоса).

И сейчас каждая сторона старалась перетянуть к себе тех, кто еще колебался, мог в решающий момент не выстоять и отдать свой голос другой стороне.

В фойе Надежда Константиновна дважды встретилась с Верой Ивановной. Та прошла мимо с каменным лицом-Что было делать? Слова сказаны все. Теперь должно совершиться неизбежное. Что созрело, то должно произойти.