Нам не дано предугадать. Правда двух поколений в воспоминаниях матери и сына

Помню в молодости моей кн. Одоевского, милого старика-меломана. Концерты в большом зале Собрания, дирижера Николая Рубинштейна – кумира публики, его холодный взгляд при виде публики, которая, невзирая на запрещение, входила в зал во время музыкального исполнения! Однажды Рубинштейн остановился, грозно постучал палочкой о пюпитр, обернулся к публике и, скрестя руки, молча, грозно на нее смотрел. Но что это был за гениальный дирижер, как сумел вдохновлять оркестр! Сидя обыкновенно рядом или поблизости от Одоевского, я жадно ловила его объяснения насчет музыки, и если что знаю по этой части, то благодаря ему. Он вселил в меня любовь к классической музыке с Бетховеном во главе. Должна признаться, что концерты в Собрании меня интересовали, помимо музыки, тем, что там собирались все мои подруги, много молодежи, и если не удавалось сесть рядом с кем-нибудь из знакомых, я вознаграждала себя антрактом в 20 минут, и, убежав от мама́, которая разговаривала со своими знакомыми, я пропадала где-нибудь с подругой на весь антракт.

После дирижерства Н. Г. Рубинштейн удалялся в комнату для артистов, вход в которую запрещен для публики. Туда-то после исполнения музыкального номера устремилась какая-то сумасшедшая дама и, не слушая предостережения, что войти к дирижеру нельзя, ворвалась в комнату, кинулась к нему и поцеловала его руку!

Ее выпроводили, и вся зала узнала о ее поступке. При выходе, после каждого концерта, толпа поклонниц всегда ждала своего кумира и восторженно его приветствовала! Как дешево в то время стоил абонемент на 10 дневных концертов, всего 15 рублей, но нужно было заблаговременно собираться, чтобы получить хорошее место. Лучшие силы музыкально-вокального мира появлялись на эстраде, лучшие скрипачи, виолончелисты и певцы. Оркестр был великолепен, консерватория в то время процветала. В Большом театре также появлялись лучшие певцы, больше итальянцы – Патти, сестры Маркези, Лукка, Вольпини и др. Позже я слышала шведку Нильсон – несравненную Маргариту, она как бы воплотила собой облик, созданный Гёте. Красивая блондинка, голос, игра – все уносило в тот мир поэзии; была она очаровательная «Офелия» и прелестная «Миньона». Патти была замечательная, веселая Розина в «Севильском цирюльнике», но голос ее и игра не трогали, хотя голос поражал вас, как феномен по гибкости и легкости.

Обеих артисток я знала, особенно Нильсон, которая нередко у нас бывала. Много вечеров провела я в обществе этой очаровательной женщины, но петь она редко соглашалась где бы то ни было; Патти, наоборот, очень любила светские вечера и пела сколько угодно. Такие вечера бывали у Араповой, жены обер-полицмейстера. Сама хозяйка пела недурно, и ее знакомство с лучшими силами итальянской оперы превращало эти вечера в дивные концерты.

У нее певали баритоны Педилла, Котоньи, Бинар, Николини, женившийся на Патти, и много других. Обладая большими средствами, Вера Александровна вышла замуж не по любви за старого, неинтересного Арапова. Овдовев несколько лет спустя, она безумно влюбилась в красавца кн. Четвертинского и вышла за него замуж, но недолго была она счастлива. Муж постоянно оставлял ее одну, пользуясь ее средствами, уезжал за границу, даже в Африку на охоту за львами и тиграми, которых будто бы сам убивал, но в этом многие сомневались. Умерла Вера Александровна загадочной смертью от несчастной любви к мужу, поняв, что он ее никогда не любил, а женился на ней из-за денег. Говорили, что она приняла медленный яд, который ее постепенно отравлял. Ей было всего 42 года. Оставила она двух дочерей от первого брака.

Но ушла я вперед в своих рассказах, так как все это происходило, когда я была замужем.

В один из понедельников поехала я с мама́ на приемный день кн. Л. Т. Голицыной на Покровку в ее собственный дом. Подъезд дома со двора. Раздевшись внизу в передней, мы поднялись по довольно высокой лестнице. Снизу швейцар позвонил наверх, где на площадке сидели два лакея, вставшие при нашем появлении и почтительно поклонившиеся нам. Я немного оробела, проходя ряд комнат до кабинета старой княгини. Первая комната была биллиардная, за ней следовала длинная узкая комната – картинная, с красивым потолком в помпейском стиле, затем голубая штофная гостиная и крайняя комната – кабинет княгини, очень красивый с множеством хороших, ценных вещей. Чудесный камин, вывезенный из Италии, кажется, Ив. Ив. Шуваловым. Княгиня сидела на кресле против двери и могла хорошо видеть входящих. Она была умна, любезна и производила впечатление настоящей grand dame. Никого из сыновей в комнате не было, и старый князь не показывался, и я совсем не помню, при каких обстоятельствах и когда я с ним познакомилась.