Подоспели новые бойцы, - подтянулись те, что прорывали ряды врагов у Потемкинской. Восставшие, дав залпы - поверх голов, чтоб в своих не попасть - побежали. Вот тогда-то Кутепов понял, что победа близка.
Сражение разделилось на десятки стычек за каждую комнату. В иных восставшие отстреливались из-за перевернутых столов, в остальных же просто бежали, а кое-где даже оружие складывали. Ворвались даже в зал заседаний. Пустой еще несколько минут назад, он наполнился грохотом опрокидываемых стульев и выстрелами.
Бой шел у разорванного в клочья портрета императора, выстрелы оставили щербины на дереве трибуны.
Кутепов - подобравший винтовку у погибшего - сейчас наравне с бойцами прорывался к заветной трибуне. Так получилось, что отряд восставших опирался на нее, отстреливаясь и отбиваясь. Несколько ударов, крики, благой мат, хлынувшая кровь, - и молчание.
Кутепов и сам не заметил, как воцарилось молчание. Восставшие - те, кто выжил - подняли руки кверху. Они стояли, запыхавшиеся, с полными ненавистью глазами. Им бы еще сражаться, - да бесполезно. Загнанные в угол, они ни на что больше не были способны.
А потом Кутепов понял: во всем дворце стало тихо.
- Тихо? Тихо? - на более связный вопрос сил не оставалось.
Бойцы закивали.
- Тихо, - выдохнул подпоручик. Он подобрал валявшееся под ногами сдавшихся оружие.
- Тихо, - просопел один из солдат, вытирая пот со лба.
Тишина наступила неожиданно, а потому была страшна и непонятна. Как это? Вдруг это восставшие выиграли? Вдруг смогли окружить и обезоружить остальных?
Но Кутепов вышел из зала заседаний - и увидел ту же картину: восставшие сдавались. Они не подчинялись единому приказу: просто в какой-то момент люди поняли, что далее бороться нет смысла.
Обезоруженных, восставших собирали во все том же зале заседаний. Кутепов разослал по тем павильонам, где могли скрываться враги, бойцов. Но возвращались они в основном с освобожденными заложниками: многих жандармов и офицеров, тех, кого удалось сохранить в живых, свозили сюда, в Таврический дворец.
- Хоть одного из депутатов нашли? - это уже спросил Столыпин.
Было так странно идти этими коридорами, кажется, еще хранившими память о седьмом годе. Вот здесь улепетывал Родичев, а там Григорович возмущался задержкой с военными кредитами, а вот...
- А вот здесь, - Столыпин привычно распахнул двери зала заседаний. - Состоялись самые мои трудные сражения. Сегодняшнее будет лишь одним из целой череды.
Петр Аркадьевич выглядел постаревшим лет на память. Кажется даже, седины прибавилось.
- Никого из депутатов не нашли? - повторил свой вопрос Столыпин.
- В поисках. Разбежались, верно! - пожал плечами Кутепов.
- Скорее, собирают где-нибудь толпу...Надо бы...
- Уже приказал подготовиться к обороне, Петр Аркадьевич. Патроны собираем, но их не хватит для продолжительного боя.
- С падением символа революция затихнет, мы выиграем время. С фронта уже вот-вот должны подоспеть войска. Вот-вот!
- Ваше Высокопревосходительство! - раздался донельзя взволнованный голос адъютанта. Левую щеку пересекала кровавая рана, но сам он бодрился. - Парламентеры! Парламентеры, Ваше Высокопревосходительство! И с ними...Михаил Александрович!
Столыпин и Кутепов удивленно переглянулись. Адъютант понимал не больше их самих.
- Заложником? - Столыпин прищурился.
- Никак нет! Хотя! - адъютант покачал головой. - Не могу знать, Ваше Высокопревосходительство!
- Не медлим, - Столыпин бросил это на ходу.
Адъютант проводил их к выходу на Шпалерную. Здесь уже толпились офицеры и нижние чины, не знавшие, как себя вести.
Михаил Александрович - он был без шапки, а потому Столыпин быстро его узнал - переговаривался с...Гучковым! И Милюковым! Позади стоял Шульгин, заходившийся в глубоком кашле. И все-таки именно Шульгин первым заметил Столыпина.
- Петр Аркадьевич! Как я рад! Как я рад! - и зашелся в новом приступе кашля.
Гучков поприветствовал Столыпина кивком.
- Как участника восстания, а может, его организатора, я вынужден... - начал было Столыпин, обращаясь к Гучкову, но Михаил Александрович остановил его взмахом руки.
- Петр Аркадьевич, успокойтесь. Я принес волю нашего августейшего брата. И она совершенно не в том состоит, дабы осудить или даже обвинять дорого Александра Ивановича.
Сказать, что Столыпин был удивлен, - значило ничего не сказать.
Милюков недоверчиво поглядывал на Столыпина. Ну точь-в-точь, как в былые годы. Словно бы не лидер кадетов подливал масло в огонь революции!
- Понимая всю тяжесть, которую сам Бог взвалил на его плечи, всю ответственность перед страной, наш брат сочли необходимым отречься от престола...
Выстрел - и тот не заставил бы Столыпина так сильно зашататься. Солдаты хранили убийственное молчание. Неужели зря, неужели все это было зря?
Кутепов ловил каждое слово Михаила.