Нам нужно поговорить о Кевине

Но я тщательно изучила список жертв, независимо от того, хочет ли он сам его проверять. На первый взгляд это была разрозненная группа, настолько разношерстная, словно список этих фамилий доставали наугад из шляпы: баскетболист; прилежный ученик-латиноамериканец; фанат кино; играющий на классической гитаре музыкант; эмоциональный актер; компьютерный хакер; балетный танцор-гей; простодушная политическая активистка; тщеславная юная красавица; сотрудник столовой, работавший на полставки; и увлеченная учительница английского языка. Срез жизни: произвольное собрание одиннадцати героев, с бухты-барахты выбранных из примерно пятидесяти человек, которые оказались в немилости у нашего сына.

Но неприязнь Кевина – не единственное, что объединяет его жертв. Ладно, вычеркнем работника столовой, он явно оказался там по ошибке: Кевин мыслит четко, и он бы предпочел аккуратную группу из десяти человек. Все они наслаждались чем-то. Неважно, занимались ли они своими увлечениями напоказ. Что бы ни утверждали родители Соуэто Вашингтона, у него не было ни малейших шансов стать профессиональным игроком; Дэнни был (прости меня, Тельма) ужасающе плохим актером; а Грир Уланова напрасно тратила время на сбор подписей под петицией нью-йоркским конгрессменам, которые все равно собирались голосовать за Клинтона. Никто не желает признавать это сейчас, но одержимость Джошуа Лакронски кинематографом раздражала не только нашего сына, но и многих других учеников: он вечно цитировал целые сцены с диалогами из фильмов Квентина Тарантино и устраивал утомительные соревнования в обеденный перерыв, когда большинство ребят предпочло бы вести торговые переговоры по обмену сэндвича с ростбифом на кусок бисквитного торта, а не называть десять фильмов с Робертом Де Ниро в хронологическом порядке. Как бы там ни было, Джошуа действительно любил кино, и даже его надоедливость не помешала Кевину жаждать самой этой одержимости. Кажется, ему было неважно, одержимости чем именно. Соуэто Вашингтон любил спорт и по крайней мере иллюзию своего будущего с «Никс»; Мигель Эспиноза – учебу (и в любом случае Гарвард); Джефф Ривз – Телемана[203]; Дэнни Корбитт – Теннесси Уильямса; Маус Фергюсон – процессор Pentium III; Зигги Рэндольф – «Вестсайдскую историю», не говоря уж о других мужчинах; Лора Вулфорд любила себя; а Дана Рокко – самое непростительное – любила Кевина.

Я осознаю, что Кевин не воспринимает свое отвращение к ним как зависть. Для Кевина все десять его жертв были в высшей степени нелепыми людьми. Каждый из них волновался из-за пустяков, а их энтузиазм был комичен. Но, как и мои обои из карт, страстные увлечения, в которые он не мог проникнуть, никогда не вызывали у Кевина смех. С самого раннего детства они приводили его в ярость.

Разумеется, большинство детей склонны портить вещи. Разломать вещь проще, чем сделать ее, и какими бы тщательными ни были его приготовления к тому четвергу, вряд ли ему понадобилось приложить для них столько же усилий, какие потребовались бы, чтобы не убивать этих людей, а вместо этого отнестись к ним по-дружески. Так что уничтожение – это некий вид лени. Но оно все равно приносит удовлетворение, которое дает деятельность: я разрушаю, следовательно, я существую. Кроме того, для большинства людей создание чего-либо связано с трудностями, концентрацией и собранностью, в то время как вандализм предлагает освобождение – нужно быть настоящим художником, чтобы придать положительную окраску несдержанности. А еще в разрушении есть владение, тесная связь, присвоение. Таким образом он прижал Дэнни Корбитта и Лору Вулфорд к своей груди и целиком вдохнул их сердца и хобби. Мотивацией к разрушению может быть нечто столь простое, как жажда приобретения, некая неуклюжая, неверно направленная жадность.

Я наблюдала, как Кевин лишает других людей удовольствия, на протяжении большей части его жизни. Мне не счесть случаев, когда я слышала слово «любимый» в разгневанных обличительных речах других матерей. Красные галоши Джейсона, набитые оставшимся от обеда пирогом в детском саду, были его любимой обувью. Кевин легко мог услышать, что платье-кафтан, которое он испортил, полив его виноградным соком из водяного пистолета, было моим любимым платьем в пол. И если на то пошло, то каждая живая мишень в том спортзале была любимым учеником кого-то из учителей.

Кажется, он особенно осуждает те удовольствия, которые я могу лишь назвать простыми. Например, он обычно шел прямиком к человеку, собравшемуся сделать снимок, и специально проходил прямо перед объективом. От имени японцев и их испорченных кадров я стала бояться наших поездок к национальным памятникам. Да по всему миру теперь разбросаны дюжины коллекционных снимков, на которых изображен размазанный профиль скандально известного К.К.

Дальнейшие примеры просто бесчисленны; я расскажу в деталях только об одном.