Нам нужно поговорить о Кевине

Я ожидала, что музыка заставит меня почувствовать себя старой – все эти группы, о которых я никогда не слышала и чей бьющий в уши призыв ускользал от понимания старых и дряхлых. Однако, когда включили акустическую систему, то среди подборок вечной и неизменной попсы я временами с удивлением узнавала некоторых из тех «артистов», как мы претенциозно называли их тогда, под которых и ты, и я скакали в наши двадцать с небольшим: The Stones, Credence, The Who, Джимми Хендрикс и Дженис Джоплин, и The Band, и Pink Floyd, Франклин! Мне особо нечем было заняться, а сладкий красный пунш (в который так и хотелось плеснуть водки) вызывал у меня отвращение; поэтому я принялась размышлять вот о чем: тот факт, что ровесники Кевина до сих пор кивают головами в такт песням Crosby, Stills, Nash & Young, The Grateful Dead, и даже The Beatles, делает нашу с тобой эру особенно выдающейся, или их эру – особенно нуждающейся. Когда завели Stairway to Heaven[208], эту старую известную вещь, мне пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.

Я и не ожидала, что Кевин станет танцевать – это было бы «тупо», и в некоторых отношениях этот мальчик остался таким же, каким был в четыре года. Нежелание остальных идти на танцпол являлось формальным – мы были такими же, никто не хотел быть первым и привлекать к себе избыточное и неизбежно недоброе внимание. В мое время мы без конца подначивали друг друга, устраивая пьяную браваду за кулисами, и наконец отлипали от стен все вместе, как только кворум достигал безопасного количества – хотя бы десяти человек. Так что я осталась под большим впечатлением, когда на танцпол, где кружились лишь точки отбрасываемого зеркальным шаром света, вышла одинокая фигура. И вышла она не в какой-нибудь темный уголок, а прямо в центр зала.

Девушка была бледная, с прозрачной кожей, и светлыми у нее были не только волосы, но и ресницы, и брови неопределенной формы, отчего черты ее казались вылинявшими. У нее также был безвольный подбородок – маленький и скошенный, и именно из-за него, а не из-за классически правильных черт лица она никогда не будет считаться красавицей (надо же, какие мелочи нас портят). Другая проблема заключалась в ее одежде. Большинство девочек перестраховались и пришли на вечер в джинсах; те немногие платья, которые я заметила, были из черной кожи, или сверкали блестками и потрясали воображение, как платье Лоры Вулфорд. Но эта четырнадцатилетняя девочка – для краткости будем звать ее Элис – надела платье, доходившее ей почти до колен, с поясом, который сзади завязывался на бант. Из клетчатой желто-коричневой ткани, с рукавами-буфами. В волосах у нее была лента, на ногах – лаковые туфли. Ее явно наряжала мать, у которой, к сожалению, оказались весьма общие представления о том, что юной девушке следует надеть «на вечеринку», и неважно, какой на дворе год.

Даже я сразу поняла, что Элис была «некрутая» – то, что это словечко невероятным образом переходит от нашего поколения к следующим, доказывает вечную актуальность данного понятия. То, что является «крутым», меняется; неизменным остается то, что существует такое понятие, как «крутой». И в любом случае, в наши лучшие времена среднестатистическому ботанику отдавали должное, если он вел себя униженно, словно извиняясь, и скромно смотрел в пол. Но боюсь, эта бедная худышка без подбородка не имела достаточно социальных навыков, чтобы печалиться по поводу своего платья на выход. Не сомневаюсь, что, когда ее мать принесла это платье домой, девочка с благодарностью слабоумного бросилась ей на шею.

Именно песня Stairway to Heaven соблазнила ее на то, чтобы начать «распускать хвост». И все-таки, как бы тепло мы все в глубине души ни относились к добрым старым Led Zeppelin, песня эта ужасно медленная, и я лично помнила, что это мелодия, под которую невозможно танцевать. Но Элис это не остановило. Она раскинула руки и, закрыв глаза, кружилась по залу, и круги эти становились все шире. Она явно была в восторженном состоянии и не замечала, что во время энергичных поворотов платье поднимается и становятся видны ее трусики. Когда ее захватил и увлек ритм бас-гитары, ее движения утратили всякую похожесть на рок-н-ролл и буги-вуги и стали напоминать нечто среднее между любительским балетом и суфийскими танцами.