Нам нужно поговорить о Кевине

Быстро выйдя из класса мисс Рокко в 16 часов, Мэри Вулфорд прошла мимо меня, едва кивнув; дочь ее была не очень-то способной ученицей, и она выглядела – если это не было ее постоянным состоянием – расстроенной. Когда я вошла, у мисс Рокко был такой вид, словно она только что сделала глубокий вдох и пыталась подпитать свои силы из внутренних ресурсов. Однако она довольно быстро пришла в себя и тепло пожала мне руку.

– Я очень хотела с вами встретиться, – сказала она скорее твердо, нежели экспрессивно. – Ваш сын для меня – настоящая головоломка, и я надеялась, что вы поможете мне подобрать к нему код.

– Боюсь, я сама надеюсь на то, что его учителя объяснят эту загадку мне, – ответила я, слабо улыбнувшись и занимая нагретый стул у ее стола.

– Однако я сомневаюсь, что они могут пролить на это какой-то свет.

– Кевин сдает домашние задания. Он не прогуливает. Насколько известно, он не приносит ножи в школу. Это все, что когда-либо интересовало его учителей.

– Боюсь, что у большинства учителей в этой школе почти по сто учеников…

– Простите, я не собиралась никого критиковать. Вы настолько разрываетесь между ними, что меня впечатляет уже то, что вы запомнили его имя.

– О, Кевина я сразу заметила…

Казалось, она хотела сказать больше, но остановилась. Она прижала к нижней губе кончик карандаша с ластиком. Стройная, привлекательная женщина лет сорока пяти, с решительными чертами, которые придавали ее лицу несколько непримиримое выражение; губы у нее были слегка сжаты. Однако, хоть ее и окружал ореол сдержанности, эта осторожность казалась не природной ее чертой, а приобретенной – возможно, дорогой ценой испытаний и ошибок.

Работать учителем в то время было нелегко, если это вообще когда-либо являлось легким занятием. Учителя были зажаты между государством, которое требовало от них более высоких стандартов, и родителями, которые требовали более высоких оценок; они находились под лупой на предмет любой этнической нечувствительности или сексуальной неприемлемости; они разрывались между рутинными требованиями все множащихся стандартизованных тестов и мольбами учеников о творческом самовыражении; учителей одновременно и винили за все то, что не ладилось у детей, и каждый раз обращались к ним за спасением. Эта двойная роль козла отпущения и спасителя была совершенно мессианской, но возможно, даже Иисусу платили за нее лучше.

– Во что он играет? – снова заговорила мисс Рокко, бросив ластик на стол.

– Простите, что?

– Как вы думаете, что замышляет этот мальчик? Он пытается это скрывать, но он умен. И к тому же он весьма жестокий социальный сатирик. Он всегда писал такие работы «с фигой в кармане», или эти пародии с невозмутимым лицом – что-то новое?

– У него еще с раннего детства обостренное чувство абсурдного.

– Эти сочинения со словами из трех букв – это высший пилотаж. Скажите, есть ли хоть что-нибудь, что он не считает нелепым?

– Стрельба из лука, – печально ответила я. – И я понятия не имею, почему он от нее не устает.

– Как вы думаете, что ему в ней нравится?

Я нахмурилась.

– Он что-то видит в стреле… в фокусе… Ее целенаправленность или чувство направления. Может, он ей завидует. Когда Кевин тренируется в стрельбе по мишени, в нем есть какая-то ярость. В остальных случаях он довольно бесцельный человек.

– Миссис Качадурян, я не хочу ставить вас в затруднительное положение. Однако не случалось ли в вашей семье чего-то, о чем мне следовало бы знать? Я надеялась, что вы поможете мне понять, почему ваш сын кажется таким разгневанным.

– Как странно. Большинство учителей описывают Кевина как спокойного, даже апатичного.

– Это маска, – уверенно сказала она.

– Я в самом деле считаю его несколько непокорным…

– И бунтует он, выполняя все то, чего от него ждут. Это очень умно. Но я смотрю в его глаза и вижу, что он кипит от ярости. Почему?

– Ну, он не особо обрадовался, когда родилась его сестра… Но с тех пор прошло больше семи лет, и до ее рождения он тоже был не особо счастлив. – Мой тон становился угрюмым. – Мы достаточно состоятельны… понимаете, у нас большой дом… – Я приняла смущенный вид. – Мы стараемся не баловать его, но у него ни в чем нет недостатка. Отец Кевина его обожает – почти слишком сильно. С его сестрой прошлой зимой случилось несчастье, к которому Кевин… был причастен, но кажется, его это не слишком беспокоит. На самом деле даже недостаточно беспокоит. В остальном я не могу сказать, что он пережил какую-нибудь ужасную травму или пострадал от неких лишений. Мы ведем хорошую жизнь, так ведь?

– Может быть, именно это и вызывает его гнев.

– Почему достаток должен его злить?

– Может, он злится потому, что лучше не бывает. Ваш большой дом. Его хорошая школа. Мне кажется, детям сейчас в каком-то смысле очень трудно. Само процветание страны превратилось в бремя, в тупик. Все отлично работает, правда? По крайней мере, если вы – белый представитель среднего класса. Так что молодым людям, должно быть, часто кажется, что они не нужны. В каком-то смысле это выглядит так, будто делать больше нечего.

– Кроме как все это раскурочить.