– И вы занимались подготовкой к занятиям? – спросил Стрикленд, хотя казалось, подсказки Ленни ни к чему. Более того, оказалось, что конек этого парня – подробности.
– Да, точно, кое-чем мы позанимались, – ответил Ленни. – Она сказала: «Я наблюдаю из-за стола, как ты сидишь на последнем ряду. И бывают дни, когда я становлюсь такой мокрой, что мне приходится мастурбировать прямо в классе!»
Вид у Стрикленда стал такой, словно его слегка затошнило.
– Мисс Пагорски делала что-нибудь такое, что, по твоему мнению, было неуместным?
– Ну, а потом она, типа, села на край стола. Широко расставив ноги. Ну, я подхожу к столу и вижу,
– Леонард, давай вернемся к фактам…
Стрикленд тер лоб. Костюм в тонкую полоску теребил галстук, рыжеволосая спрятала лицо в ладонях.
– Ну и она говорит: «Хочешь меня? Потому что я смотрю на эту шишку в твоих штанах, и руки сами тянутся к моей киске…»
– Ты не мог бы следить за языком?! – взорвался Стрикленд, делая резкие отчаянные жесты в сторону стенографистки.
– …так что если ты не удовлетворишь меня прямо сейчас, я засуну ластик себе в дырку и буду ублажать себя сама!
– Леонард, довольно…
– Девчонки в школе на это дело прижимисты, так что я не собирался проходить мимо дармовой киски. Так что я ее трахнул, прямо на столе, и слышали бы вы, как она умоляла дать ей его пососать…
–
Ну разве не конфуз? Ленни прошаркал к своему стулу, а Стрикленд объявил, что совет услышал вполне достаточно для одного вечера и поблагодарил всех пришедших. Он повторил свое предостережение: мы не должны распускать слухи, пока не вынесут окончательное решение. Если по этому делу будут предприняты какие-то действия, нас об этом уведомят.
После того как мы трое молча сели в твой внедорожник, ты наконец сказал Кевину:
– Знаешь, этот твой дружок выставил тебя лжецом.
– Дебил, – проворчал Кевин. – Нельзя было ему рассказывать о том, что случилось у меня с Пагорски. Он во всем меня копирует. Но мне, наверное, просто нужно было с кем-то поделиться.
– Почему ты сразу не пришел ко мне?
– Это было неприлично! – сказал он, забившись на заднее сиденье. – Вся эта история была ужасно неудобной. Мне вообще никому не следовало говорить. Ты не должен был меня заставлять это делать.
– Наоборот. – Ты повернулся назад. – Кевин, если у тебя есть учитель, чье поведение выходит за рамки, я хочу об этом знать, и я хочу, чтобы в школе тоже об этом знали. Тебе нечего стыдиться. Разве что выбора друзей. Ленни – тот еще лгун. Некоторая дистанция с ним не помешает, дружок.
– Угу, – сказал Кевин. – Типа, как расстояние до Китая.
Я, кажется, за всю дорогу домой не произнесла ни слова. Когда мы вернулись, я предоставила тебе благодарить Роберта за то, что он уложил Селию спать – как ни удивительно, она обошлась без мамы, которая три четверти часа подтыкала бы ей одеяло. Мне вообще не хотелось открывать рот – точно так же, как не хочется делать даже малюсенькую дырочку в надутом воздушном шарике.
– Кев, крекеров хочешь? Соленые! – предложил ты, когда Роберт ушел.
– Не, я пойду к себе. Выйду, когда смогу снова показаться на глаза. Лет через пятьдесят.
Он уныло уплелся в свою комнату. В отличие от театральной меланхолии предстоящих недель, он и в самом деле выглядел угрюмым. Казалось, он страдает от мучительного чувства несправедливости, которое бывает у теннисиста, проявившего чудеса доблести в парной игре, но чей партнер – мазила, и поэтому они проиграли матч.
Ты занялся тем, что начал составлять стоявшую тут и там посуду в посудомоечную машину. Казалось, каждый предмет издает невыносимый шум.
– Бокал вина?
Я покачала головой. Ты бросил на меня пристальный взгляд: я всегда выпивала бокал-другой перед сном, а вечер сегодня выдался трудный. Но на моем языке вино превратилось бы в уксус. И я все еще не могла открыть рот. Я понимала, что мы уже бывали в этой точке прежде. И все же я наконец осознала, что мы не можем больше продолжать возвращаться в это место – вернее, в эти места; иными словами, мы не можем до бесконечности жить в параллельных вселенных с такими диаметрально противоположными героями, не переселившись в конечном итоге в другие места в самом что ни на есть приземленном, буквальном смысле.
Вот и все, что потребовалось: я отказалась от бокала вина, ты воспринял это как проявление враждебности. В нарушение привычных ролей – традиционно в нашей семье алкоголиком была я – ты схватил банку пива.
– Мне не показалось
– Не окажется, – сказала я. – Мы не станем подавать в суд.
– Что ж, я и сам предпочел бы не подвергать подобному Кевина. Но если школьный совет позволит этой извращенке продолжать преподавать…
– Это не может больше продолжаться.