Нам нужно поговорить о Кевине

Я мрачно согласилась. Когда я обняла его на прощание, он по-детски уцепился за меня, как никогда не делал, когда по-настоящему был ребенком. Я не очень уверена, потому что он пробормотал это в поднятый воротник моего пальто, но мне хочется думать, что он, задыхаясь, сказал: «Мне жаль». Рискнув предположить, что я услышала правильно, я отчетливо сказала: «Мне тоже жаль, Кевин. Мне тоже жаль».

Я никогда не забуду, как сидела в зале заседаний суда по гражданским делам и слушала, как судья с крошечными зрачками объявляет, что суд признает обвиняемую невиновной. Можно было бы ожидать, что я почувствую такое облегчение. Но я его не чувствовала. Я обнаружила, что публичное оправдание моего материнства ничего для меня не значит. Если на то пошло, то я была взбешена. Предполагалось, что теперь мы все пойдем по домам, и я почувствую себя спасенной. Но я, напротив, знала, что я приду домой и буду чувствовать себя мерзко, как обычно, и одиноко, как обычно, и гадко, как обычно. Я хотела очиститься, но сидение на скамье подсудимых было очень похоже на пропитанный песком и потом день в номере отеля в Гане: я повернула кран в душе и обнаружила, что водопровод перекрыт. Несколько презренных ржавых капель – вот единственное духовное очищение, которое позволил мне закон.

Единственным аспектом судебного вердикта, который принес мне хоть какое-то удовлетворение, было то, что я осталась один на один со своими судебными издержками. Хотя судья, возможно, была невысокого мнения о деле Мэри Вулфорд, она явно прониклась ко мне личной неприязнью, а явная враждебность со стороны ключевых сторон (спроси у Дэнни Корбитта) может дорого обойтись. На протяжении всего судебного процесса я понимала, что представляю собой несимпатичного персонажа. Я натренировалась не плакать. Я не желала использовать тебя и Селию в таких корыстных целях, как попытка уклониться от ответственности, и потому тот факт, что мой сын убил не только своих одноклассников, но также моего мужа и дочь, как-то затерялся в прочей неразберихе. Хоть я и знаю, что они не хотели подрывать мою защиту, но показания твоих родителей касательно моего фатально откровенного визита в Глостер стали настоящей катастрофой: нам ведь не нравятся матери, которым «не нравятся» их собственные сыновья. Я тоже не очень люблю таких матерей.

Я нарушила самые первобытные правила, осквернила самые священные узы. Если бы я отстаивала невиновность Кевина, несмотря на горы неопровержимых доказательств, если бы я выступила против его «мучителей» за то, что они его до этого довели, если бы я настаивала на том, что после начала приема прозака «он стал совершенно другим», – что ж, я могу тебе гарантировать, что в таком случае Мэри Вулфорд и этот организованный ею в Интернете фонд по сбору средств на защиту были бы вынуждены оплатить мои судебные издержки до последнего цента. Вместо этого мое поведение без конца описывали в газетах как «дерзкое», в то время как мои неприятные характеристики собственной плоти и крови подавались без комментариев, чтобы как следует меня осудить. С такой Снежной Королевой вместо матери, заметили в нашей местной «Джорнал Ньюс», неудивительно, что К.К. стал плохим мальчиком.

Харви, разумеестя, был возмущен и тут же прошептал, что мы должны подать апелляцию. Оплата издержек – это карательная мера, сказал он. Ему ли не знать: счет ведь будет выставлять он. Но я – я приободрилась. Я желала вердикта, который будет карательным. Я уже опустошила все наши ликвидные активы, чтобы оплатить дорогостоящую защиту Кевина, и выписала вторую закладную на дом на променаде Палисейд. Поэтому я сразу поняла, что мне придется продать «КН» и что мне придется продать наш ужасный пустой дом. И вот это было искуплением.

Но с тех пор и пока я писала тебе эти письма, я прошла полный круг, совершив путешествие, очень похожее на путешествие Кевина. Нетерпеливо спрашивая, был ли тот четверг моей виной, я должна была двигаться в обратном направлении, слой за слоем разобрать свою жизнь. Возможно, я задаю неправильный вопрос. Как бы то ни было, мечась между оправданием и порицанием, я лишь вымоталась. Не знаю. В конечном итоге я не имею об этом никакого представления, и это чистое, спокойное неведение само по себе стало для меня неким странным утешением. Правда в том, что если бы я решила, что невиновна, или если бы решила, что виновата – какая была бы разница? Если бы я нашла правильный ответ – разве бы ты вернулся домой?