Нам здесь не место

Водитель пожимает плечами:

— Это будет стоить вам еще денег, но да… я могу вас туда отвезти.

Когда фургон отъезжает, я поворачиваюсь к окну и смотрю на незнакомый мир, на людей, едущих неизвестно куда в других машинах. А мы направляемся к «Зверю». К тому самому зверю, который отвезет нас к нашей мечте.

Крошка

Мы едем в фургоне, и я вспоминаю о полях, по которым мы бежали и где в маленькой ямке я закопала окровавленные прокладки, когда мальчишки в сторонке охраняли меня. Потом я положила новую прокладку и попросила свое тело перестать кровоточить. Я просила сохранить как можно больше энергии, пока я бегу от Рэя. Пока я бегу к безопасности и, может быть, к мечтам.

Хотя в последнее время я забыла о мечтах. Нет, не так: я заставила себя перестать мечтать.

На следующий день после того, как папа нас бросил, мама вернулась из гостиничного комплекса, куда она ездила вместе с mua, чтобы устроиться на работу горничной. Она посмотрела на меня и улыбнулась, хотя улыбка у нее получилась странной.

— Только посмотри, я теперь’прислуга! — сказала она, держа в руках униформу горничной. — Ох, Крошка, я старалась. Терпела разное от твоего отца, думала, так для нас, для тебя и меня, будет лучше. Но теперь мне придется менять простыни богачам и los americanos, американцам. Подчищать за ними дерьмо.

Мама очень красивая. Возможно, она могла бы выйти за любого, стоило ей только захотеть. Но она выбрала папу. Однако его любовь ушла, а потом и он сам от нас ушел.

— Это честная работа, — сказала маме mua Консуэло. — И тебе будут давать чаевые. Иногда.

Глаза мамы наполнились слезами, и мои тоже. Она словно съежилась, как будто ей было стыдно, и от этого мне стало даже больнее, чем от ухода отца.

— Я так тебе сочувствую, Люсиа, — сказала mua и обняла маму. — Я помогу тебе подучить английский, и, может быть, тебе удастся стать официанткой, — пообещала она.

Тиа Консуэло неплохо освоила разговорный английский за тот год, что прожила в Штатах.

— Я понимаю, Консуэло… и я благодарна тебе, ты не думай. Как еще зарабатывать нам на жизнь? Просто это не то, о чем я мечтала.

— Los suenos у los hombres son para las pendejas, — сказала mua Консуэло, сжимая маму в объятиях.

Мама издала то ли всхлип, то ли смешок и согласилась, что да, мечты и мужчины — это для всяких идиоток. А потом они сообщили мне и Пульге, что мы должны отпраздновать поступление мамы на работу и наше новое будущее. Так что мы взяли мотороллер mua и поехали в «Мирамар», где мы с Пульгой наслаждались вкусной едой, а наши матери пили пиво и повторяли со смехом: «Мечты и мужчины — для идиоток!»

Я решила, что они правы. И сказала себе, что мечты о будущем не стоят той боли, которая неизбежно придет, когда они разобьются вдребезги.

— Смотрите, вот он! — орет Чико, и не зря. — Боже мой, вот он!

Мы уже видим поезд. У покрытых пылью стальных вагонов такой вид, будто они прошли все круги ада. Когда мы подъезжаем ближе к железной дороге, я слышу, как рядом со мной ахает Пульга, и мое сердце начинает колотиться быстро-быстро — во мне, кажется, все-таки рождается что-то вроде мечты.

— Послушайте, — говорит водитель и оборачивается к нам троим, — вот это вы видите? — Он показывает на перекошенный сетчатый забор. — Вы можете перелезть через ограду или найти в ней дырку. Они тут повсюду, чтобы можно было попасть к железной дороге «Ферромекс».

Пути за перепачканным грязью окном фургона выглядят почти пустынными, но там находится Ля Бестия. Она надет нас. От радостного предвкушения у меня в животе будто порхают бабочки.

У Пульги тоже воодушевленный вид.

— О’кей, — говорит он и лезет в карман за деньгами, которые мы задолжали водителю.

Послушайте, — снова говорит тот, — вам, пацаны, лет-то сколько?

Я бросаю на него взгляд, и мне становится страшно. Здорово, конечно, что он считает меня парнем, но зачем ему знать наш возраст? И вообще, почему он до сих пор не забрал свои деньги, не высадил нас из фургона и не укатил?

Пульга откашливается и произносит:

— Семнадцать.

Когда он выдает эту ложь, его голос становится грубее, и я знаю: мой друг хочет казаться взрослее и круче. А еще я знаю, что водитель ему не поверил. В голосе Пульги слышится неуверенность, которая напоминает мне, что, в сущности, он такой же мальчишка, как и Чико.

Водитель смотрит на каждого из нас по очереди.

— У меня три сына примерно вашего возраста. Послушайте… будьте осторожны, — предупреждает он.

Пульга кивает.

— Сколько мы вам еще должны? За то, что вы привезли нас сюда.

Водитель качает головой.

— Забудь. — Однако в его голосе сквозит сожаление, словно ему больше всего на свете хочется содрать с нас побольше денег и укатить своей дорогой. А еще поскорее оставить нас тут и забыть о нашем существовании. Но что-то не дает ему так поступить. — Вы это… будьте осторожны, ясно? Не стоило бы вам соваться в такие переделки. Вы хоть понимаете, как это опасно?

— Конечно, Ht говорит Пульга. Но…