Нам здесь жить

Он развел руками, прикидывая, как половчее перевести на средневековый лад фразу «Минус на плюс дает ноль». Но не смог отыскать подходящего варианта и, вовремя припомнив, какой сегодня день, зашел с другого бока.

– А призывая к милости, княже, я одновременно и о тебе забочусь. Вспомни, что ныне рождество господне и негоже тебе омрачать сей великий праздник смертоубийством. И в послании апостола Павла коринфянам о том же говорится: «Если служение осуждения славно, то тем паче изобилует славою служение оправдания». Да и не о прощении речь! Он иного от тебя жаждет, княжич: справедливости. И в будущем мы тебе тоже пригодиться можем. Мы ж сами к тебе на службу собирались, не сегодня-завтра в Тверь бы подались.

– Ишь какие ловкачи, – зло хохотнул вислоусый. – Вы б до весны собирались. А теперь на кой ляд вы нам сдались, когда мы своего ворога одолели? – И он властно распорядился: – Давай, робяты, вздергивай его.

Но Дмитрий властным жестом руки остановил дружинника, собиравшегося накинуть на шею «предателя» веревочную петлю, и задумчиво протянул, обращаясь к Петру:

– Насчет пригодиться, мне мыслится, что, сказывая про обоих, ты малость погорячился. На тебя я в деле чуток поглядел: и впрямь ловок. Ну а татарин сей, или кто он там есть, чего может? Стрелы быстро пущать? Так оно нам ни к чему, мы иным берем.

– При чем тут стрелы?! Я ж к чему говорил, что он в одиночку и без оружия двух конных одолел? Да к тому, что по сравнению с ним я неуклюжий как медведь.

– Сразу видать, не охотник ты, – хмыкнул Дмитрий. – Косолапый порой столь ловок бывает, что…

– Каким бы ловким он не был, а мой побратим и топтыгина одолел, причем вообще без ничего, даже рогатины с собой не было.

– Ишь ты. А с виду и не скажешь, – подивился княжич. – Ну да сейчас не о том речь, – и он, иронично кривя губы, обратился он к Улану: – Сказываешь, не за гривны, но по неведению дорожку указал, согласно святому писанию?

Тот закивал, промычав что-то в ответ.

– Добрые ратники мне и впрямь нужны, но уж больно неказисто ты выглядишь… – княжич презрительно скривился. – К тому ж из московлян вои никакие, это они не далее как три дня назад показали, потому хоть и одолел ты у них пару человечков, но похваляться тебе покамест все одно нечем. Про косолапого иное. Ежели ты его и впрямь голыми руками…

Деревенский народ, не дав договорить, бурно загудел, подтверждая. Дмитрий, бросив на них взгляд, продолжил:

– Однако зверь по своему неразумию зверем так и останется, а вот коль ты голыми руками моего дружинника на снег уложишь, тогда… – он помедлил, прикидывая, и решительно закончил: – так и быть, оставлю в живых по случаю рождества господнего… до Твери. Пущай батюшка мой тебя судит. Ну а ежели не управишься с моим воем – не взыщи, – он многозначительно кивнул на веревку в руках дружинника и распорядился: – Тряпицу у него изо рта выньте – услышать хочу: согласен али как.

– И охота тебе с ним рассусоливать, – попрекнул Иван Акинфич. – И без того видать, что из наших ему ни с одним не управиться. Ростом удался, а телом хлипок. Одно слово, недокормыш.

– А ты сам выйди против меня, тогда и поглядим, кто из нас хлипче, – дерзко заявил избавленный от кляпа Улан. Вислоусый изумленно вытаращил на него глаза и гулко захохотал. Но смех его быстро оборвался, когда княжич, согласно кивнув, молвил:

– Что ж, пожалуй, так и учиним. Развязать его, – распорядился он и, повернувшись к Ивану Акинфичу, спросил: – Как, боярин, принимаешь вызов?

Тот недоуменно уставился на княжича.

– Неужто взаправду решил меня супротив него выставить? – недоуменно спросил он. – Да мне и сабелька ни к чему. Разок к нему шуйцей приложусь и одесная^[12] не занадобится.

– Значит, туда и дорога, – хмыкнул княжич. – Сам сказывал, что сей иуда смерти заслуживает. А от доброго кулака ее принять али от веревки пеньковой – разница невелика.

– Оно, конечно, так, да негоже боярина именитого поединщиком супротив незнамо кого выставлять, – протянул Иван Акинфич, горделиво вскинув голову и оглаживая длинный ус. – Как бы честь родовую не замарать.

Княжич хмыкнул и жестко, с легкой неприязнью в голосе произнес:

– На тебе, боярин, тоже вина имеется. Кто меня осаживал, едва сумерки наступали, на привалах настаивал? Глядишь, пораньше бы Юрия Данилыча догнали, до того, как этот пострел ему дорожку указал. Выходит, есть кой-какая правота в словесах его сотоварища.

– Да нешто ночью по лесам да болотам шастают?! – возмутился боярин. – И без того четвертый день в седлах с утра до вечера, ажно спину заломило.

– Вот и оправдайся. Считай, на божий суд вышел. Заодно и косточки разомнешь. И честь твоя непорушенной останется. Сам ведаешь: на божьем суде ни бояр, ни мужиков нет. Ежели все так, как сей краснобай сказывает, – кивнул Дмитрий в сторону Петра, – то тебе и одесная не поможет. А коль инако выйдет и зашибешь его, стало быть докажешь, что людишки московлянина сами верной дорожки через болота нипочем бы не сыскали и нет твоей вины в том, что главный ворог от нас убег.