Намек. Архивный шифр

Между тем связывать себя семейными узами с кем бы то ни было он пока не собирался, а ответственным лично за Аньку себя точно не считал — по понятным причинам. Тем более что та держалась вполне независимо: с лишними нежностями не приставала, о будущем не загадывала. Где-нибудь на лугу случайно застав Николая за чтением, она не старалась отвлечь его, не теребила. Неопределённо хмыкнув, небрежно целовала в губы и со словами «Читай-читай!» удалялась по своим делам, а впоследствии не обижалась и не пеняла, что пренебрёг её обществом ради книги. Сама Аня была неграмотной: заленилась учиться в школе и с первого же класса бросила, хотя мать разрешала ей ходить. Мать вообще слишком много ей разрешала: сама не держалась строгих правил.

Николай вскользь удивлялся самому себе: как это он книгу иной раз предпочитает времяпровождению с девчонкой?! Зато уж когда переключался на Аньку, забывал обо всём. Но ненадолго — лишь на то время, что оставался с ней рядом.

Из московских гостинцев он, как знал, придержал маленький, яркий платок и подвеску на шею — не отдал ни матери, ни сестре. Вот и пригодились: подарил Ане. И то, и другое пришлось ей очень по вкусу: ярко и необычно — не как у всех. Но она даже не целовала кавалера в благодарность. Любовалась, бережно прятала — и всё. Потом носила — Николай видел. После второго подарка сказала просто:

— Возьму уж. Красиво! Будеть память. Больше не дари.

— Что так?

— А не нужно. Я не гулящая. Я просто… весёлая. Я — за так.

— Разве дарят только гулящим?

— Ещё невесте. — И она добавила без сожаления: — Но ты не жениси на мне.

Николаю ничего не оставалось, как честно промолчать. Может, Аня и надеялась на лучшее, но, по виду, не огорчилась.

— Да и бог с тобой! — И потянула его повторно в изрядно потрёпанный с одного боку стог.

Для привычной и обычной деревенской жизни Аня была словно чужая — как будто и не жила, а играла в синематографическом театре… Нет, не так. Для героини фильма она была слишком настоящей… Аня как будто явилась из другого мира, больше похожего на московский, но и то — неуловимо иного: свободного, лишённого условностей, забот о будущем и о хлебе насущном, броского, наполненного чувственными радостями…

К середине августа произошло сразу два события, связанные между собой некими таинственными нитями.

Во-первых, Николай дочитал Всеволода Соловьёва. Голова была полна вопросами и соображениями, которые хотелось обстоятельно обсудить с Алексеем Кондратьевичем. Николай не смог отнестись ко всему прочитанному как к выдумке. Масоны — герои романов — стояли перед ним, как живые. Он мог поверить, что этих людей в реальности по-другому звали, может, и внешность, и обстоятельства жизни были другими. Но суть того, что происходило с ними, представлялась ему безоговорочной истиной. Он даже отметил в книге карандашом, с чем соглашался в рассуждениях автора, а что требовало дальнейшего прояснения.

Во-вторых, от Алексея Кондратьевича пришло открытое письмо! Теперь старший товарищ написал, что вернулся с курорта, что есть работа для Николая, и хорошо бы тому приехать в Москву возможно скорее.

Николай успел соскучиться по шумной московской жизни. Да и боялся пропустить начало занятий в университете Шанявского. Сидеть дальше в деревне становилось невмоготу. Тем не менее он планировал ещё успеть до отъезда помочь матери кое с какими осенними работами. Письмо заставило его поторопиться. Поговорил с Василием. Тот обещал: не оставит мать без подмоги. Николай знал, что на слово старшего брата может положиться. В свою очередь, обещал раздобыть в Москве и прислать с оказией кое-каких инструментов особенного качества, которые брату понадобились для плотницкого дела.

Василий не занимался отхожим промыслом. Зимой, а то и летом, когда выдавалось время, плотничал по округе. Эта работа подходила ему как нельзя лучше. Крепкий, сильный, брат и умом не был обижен. Деревянное строительство — дело только на первый взгляд простое. Если ставить совсем новый сарай, или хоть дом, то ещё куда ни шло — можно обойтись навыком. А чаще просят поправить, что развалилось, переделать старое, пристроить. Да использовать ради экономии остатки старых материалов. Тут одних рук мало, а требуется голова. Василий мог делать работу и потоньше, и посложнее: наличники, мебель с резными украшениями. Выбора между строительством, изготовлением мебели и резьбой он не делал — брался за всё, о чём попросят.

Вася прежде звал Николая работать вместе — семейной артелью, но тот отказался: «Я — в город. Посмотрю, как и что, может, поступлю учиться». Вышло так, что город стал младшему брату домом.