Намек. Архивный шифр

— Всем дорогим? — осторожно спросил он. — Должен ли я поклясться и детьми?

Лицо Никиты Ильича было уже совершенно мокрым от солёной воды, однако он не поднял руки, чтобы отереть её. Анатолию Львовичу очень хотелось избавиться от холодных брызг, но он не решился достать платок. Взглянув товарищу прямо в глаза, Болотин сказал:

— Не нужно клясться детьми. Ни детьми, ни родителем, ни супругой. Ни кем-либо ещё из живущих людей. Это будет не по-божески. Их жизни вам не принадлежат. Я отнюдь не религиозен, вы это знаете. Однако в Бога я верую как в высшее начало добра и справедливости.

Набожным человеком Болотин себя не считал, но и к атеистам, ныне модным сверх меры, не причислял. Бог есть, и это несомненно, полагал Никита Ильич, вопрос лишь в том, какое отношение имеет к нему церковь. Он делал для себя лишь одно твёрдое различие — между служением тёмным силам и обращением к Свету Истины, к божественному началу мира.

— Подумайте, что особенно дорого вам вашего собственного — принадлежащего вам или же в вас самом находящегося!

Пьянов долго молчал, и Никита Ильич не торопил его. Примечал, как лицо друга вначале разгладилось, затем стало отрешённым, затем вновь на нём отразилось напряжение мучительной внутренней борьбы. Корабль стал вновь подниматься на гребень крутой волны, и Болотин торопливо предупредил товарища:

— Держитесь крепче за борт!

Едва опасность миновала, Анатолий Львович сообщил:

— Я готов.

— Прошу вас не называть вслух предметов вашей клятвы, — предупредил Никита Ильич. — Будет достаточно сказать: «самое драгоценное, что имею».

Пьянов ещё помолчал сосредоточенно, повторил в третий раз:

— Я готов.

И дрогнувшим голосом произнёс клятву, после чего с облегчением отёр мокрое лицо.

Болотин неприметно улыбнулся. Подумал: «Вот тебе и настоящий ритуал! Полнее некуда. А ты и не заметил!» Вслух произнёс серьёзно, но без торжественности:

— Отныне вы — мастер.

Совсем по-иному рисовалось Анатолию Львовичу высшее масонское посвящение, и всё же он просиял. Болотин добавил:

— От души надеюсь, что согласитесь принять на себя миссию производителя работ, но об этом позже.

Должность производителя работ, на русский взгляд, невзрачна, хлопотна и представителю старинного дворянского рода не пристала. Производитель работ организует процесс строительства: закупает материалы, набирает мастеровых или приглашает готовую артель, ведёт переговоры и с архитектором, и с хозяином, и за всей стройкой приглядывает в оба глаза. Однако в Ложе истинных вольных каменщиков эта должность почётна, она — вторая после Досточтимого мастера ложи. Как относиться к обязанностям производителя работ — всерьёз или чисто символически, — Никита Ильич ещё не вполне решил. Но хотел, конечно же, своею правой рукой видеть Пьянова.

— Теперь я сообщу вам обещанную тайну. Смотрите! Он раскрыл жёсткую и мозолистую от канатов ладонь, на которой лежал крупный золотой перстень с печатью в виде многолучевой звезды. Пьянов благоговейно взял перстень.

— Это знак ложи, её главный символ, — спокойно сообщил Болотин. — Десятиконечная звезда, собранная из двух пятиконечных — золотой и серебряной.

— Не разгляжу, что внутри, — посетовал Анатолий Львович, — искусная работа, для моих глаз очень уж мелкая.

— Внутри — вполне обычное изображение циркуля и наугольника. Разглядеть его возможно лишь посредством увеличительного стекла.

Пьянов удивлённо приподнял брови и вернул перстень. Неужели в этом знаке и состоит вся тайна, ради которой он поклялся самой страшной клятвой?!

— Разочарованы? — поинтересовался Болотин сочувственно. — Ничего не поделаешь. Вы хотели обряда. Поверьте, любой обряд, даже самый пышный, по своей сути так же пуст, как этот, что я сумел устроить для вас в походных условиях.

Анатолий Львович не оскорбился. Наоборот, молча, понимающе покивал головой.

— И всё-таки, знак составляет настоящую тайну. Тем, кто не является мастерами Ложи истинных вольных каменщиков, не полагается его знать.

— Да-да, я вполне понимаю, — сказал Пьянов.

Никита Ильич зажал в кулаке знак масонской власти, с удовольствием размахнулся и швырнул перстень как мог далеко в морскую зыбь. Он не стал доставать платок. Наклонившись, провёл рукой по мокрой палубе и отёр ладонь по-походному — о полу сюртука.

— Зачем вы сделали это? Так полагается?

В голосе Пьянова удивление сочеталось с трогательной доверчивостью. До слёз Болотина тронуло. Благо, что кругом одна солёная вода. Он пожалел о своём театральном жесте.

— Да нет, не полагается. Простите меня. Сейчас я найду, как начать, и объясню.

Терпения молчаливо ждать объяснений у Пьянова не достало. Он был слишком потрясён и взвинчен головокружительными переменами, случившимися за несколько минут.

— Вы решили порвать с материнской ложей?!

— Изначально я много думал, стоит ли вступать в отношения с нею. Но природное любопытство толкало к этому. Хотелось услышать обо всех тайнах, какие североамериканцы готовы мне открыть. Между тем, ознакомившись с тайнами на таком высоком уровне посвящения, какой я получил, выйти из ложи и вовсе невозможно. Сами понимаете, почему.