Наместник ночи

Франциск вернулся и набрал еще и снова напоил близнеца. И так несколько раз, а потом сам отпил из грибной чаши. Вода была свежая и кристально чистая и показалась мальчику самой вкусной, что он когда-либо пробовал. Может, роса действительно была волшебной, а может, его просто мучила жажда.

Напившись, Франциск почувствовал прилив спокойствия и уверенности и, оглянувшись на лес, не ощутил былого страха.

– Подойди ко мне, дитя…

Франц поднялся и оказался лицом к лицу с королевой фейри. Она ласково на него посмотрела – и была в том взгляде и нежность, и печаль.

– Бедное дитя…

Франциск не знал, что сказать. Он глянул вниз, на отдыхающего у корней сикоморы брата. Они прошли второе испытание! Открыли еще одну печать! Но что случится с ними на обратном пути? Мальчик всмотрелся в туманную стену… Нужно добраться до берега, где в лодке их ждет Калике.

– Не волнуйся, – прошелестела фейри. – Хозяин острова ушел. Он всегда уходит, когда испытание окончено.

– Всегда?

Франц не понял, что имела в виду фейри. Но королева не ответила, лишь сжала губы и скосила глаза, и когда мальчик проследил за ее взглядом, то увидел то, от чего его сердце пропустило удар, а потом зачастило.

Там, у белых змеистых корней, чуть подальше от древа, лежала куча самых разных вещей. Мальчик чувствовал, что не стоит всматриваться, однако ноги сами понесли его вниз: он перепрыгнул с одного корня на другой, потом спустился на землю и приблизился.

Первое, что бросилось в глаза, было золотое зеркальце.

Воображение нарисовало девочку – одну из тех, которые приходили в гости к его матери, сидели на краешке кресла и смущенно глядели в чашку с чаем.

Потом Франц увидел чей-то маленький пиджачок с блестящими, похожими на жуков-бронзовок пуговицами. Такие пиджачки носят в школах-интернатах для богатых детей.

Еще валялись пальто, сорочки, сюртуки, помятые шляпы, атласные ленты которых истрепались, а кружева пожелтели.

И еще была обувь.

Много обуви.

Почти вся она прогнила и расползлась по швам, будто пролежала поддеревом долгие-долгие годы. Ботинки раззявили пустые пасти, их никому не нужные шнурки расползлись в стороны гнилыми водорослями. Шелковые туфельки вспухли, будто дохлые белые мыши, в чьи животы набились черви.

Груды одежды и обуви кое-где поросли травой и бурьяном, и многие предметы было трудно распознать.

У Франца перехватило дыхание, перед глазами поплыло.

Мальчик согнулся и ухватился за корень, чтобы не упасть, а в следующее мгновение рухнул на колени, и его вырвало.

Отдышавшись и утерев рот, Франц встал и, стараясь не глядеть на ворохи одежды, на трясущихся ногах вернулся к ледяной фейри.

И сейчас, именно сейчас с ним кое-что происходило.

Как удар молотка разбивает кость за костью в теле осужденного, так и каждый шаг, который делал Франциск, ломал что-то в нем самом.

Не кости.

Нечто иное.

То ускользающее и неуловимое, что прячется в тенях, воспоминаниях и тайных закоулках.

Каждый шаг делал его другим человеком.

Сдирал кожу. Срывал прилипшую к коже одежду. Смывал грязь.

Ломал.

Еще раз.

И еще.

Душа Франциска трещала, точно первый осенний лед.

Лед хрустел. Трескался. Рассыпался.

Но под этим льдом что-то было.

Земля.

Камень.

Или спина кита.

Что-то, на чем Франциск мог стоять твердо, на обеих ногах.

И когда он предстал перед ледяной фейри, когда поднял голову и откинул с пылающего лица мокрые волосы… Его глаза были красны, а губы плотно сжаты. Руки сжимались в кулаки. Грудь тяжело поднималась и опускалась, но в этот миг…

Франц был спокоен.

Впервые за все время.

Мальчик знал, что делать. На этот раз без подсказки, без совета.

Знал сам.

Он не стал расспрашивать об увиденном, и фейри, пристально посмотрев ему в глаза, сказала:

– На обратном пути можете не бояться Плакальщика. Монстр больше не придет сюда. – И посчитала нужным добавить: – За вами.

Франц молчал. В груди жгло и пекло, будто он вновь хлебнул огненного айсидского снадобья. Но мальчик выпрямил спину, вытянул руку с кинжалом и поглядел на клинок. Чистый. Ясный. Точь-в-точь золотая молния, отлитая в металле.

Кто держал этот кинжал до Франциска?

Держал ли кто-нибудь вообще?

Он не знал ответ.

И уже, наверное, не узнает.

– Время – это круг, – прошелестела королева фейри. – И луна, встающая в зените, знает: даже ей однажды суждено сойти с этих небес…

– Что это значит?

– Ты другой, мальчик.

– Почему – другой?

Королева посмотрела на небо долгим скорбным взглядом.

– И все же – такой, как все.

Затем она перевела взгляд на Франциска:

– Да пребудет с тобой ночь, дитя солнца. Не бойся тьмы. Пусть в темноте таится все то, чего ты так боишься, но ведь ты и сам можешь в ней спрятаться. Пусть же дорога приведет тебя туда, куда стремится твое сердце… Мой долг исполнен, а теперь… – Ледяная фейри устало прикрыла глаза. – Теперь ступай, дитя.

– Погодите! – крикнул Франциск. – Я хочу спросить!

– Только побыстрее… Я так устала…

– Мой брат… – Голос мальчика чуть дрогнул, но, к своему удивлению, Франц сумел собраться и уже уверенно продолжил: – Мой брат Филипп болен. Эта роса, которую я собрал с сикоморы, она ведь целебная?

– Целебная, – подтвердила фейри.