Наместник ночи

– Все будет хорошо, Фил. Я обещаю тебе!

Теперь, когда брат вновь с ним говорил, все стало на свои места.

Лишь бы это было правдой!

Лишь бы… Филипп действительно считал его братом. Не притворялся, тая в сердце ненависть. Тогда все можно решить. Все!

Вдруг из сырой белесой мути донесся тоскливый вопль. Плакальщик почуял, что его слуги сделали свое дело и сманили путников с тропы, а значит, теперь он мог прийти и утешить бедных людей.

Утешить по-своему, тем единственным способом, который он знал.

– Сюда-а-а… – выл и стенал Хозяин острова. – Бед-ны-е-лю-ди…. Сю-да…

– На тропу! – выдохнул Филипп. – Скорее!

Мальчики рванули назад, но то место, где прежде мерцал золотой песок, теперь заволокло пеленой тумана. Братья остановились там, где – как помнили – последний раз видели тропку, и принялись вглядываться в сырую хмарь под ногами, шарили руками в траве, но даже золотой крупинки не нашли.

– Лю-ди… – всхлипывал приближающийся монстр. – Я-вас-у-те-шу… Бед-ны-е-лю-ди-и… Сю-да…

Франц крепко сжал руку брата, понимая, что снова может его потерять, а Фил в отчаянии схватил палку. Но это их явно бы не спасло, и близнецы, не сговариваясь, бросились на землю, заползли в густые кусты и присыпали друг друга прошлогодними листьями, пытаясь слиться с блеклыми травами.

«Хоть бы прошел мимо… хоть бы не заметил!»

Хозяин острова тяжело пробирался по лесу, подволакивая ноги.

Шарх-шарх.

Плакальщик все ближе и ближе, а деться некуда: белесая муть окутала весь мир, ни камней теперь не видно, ни деревьев, и тропы нет… Осталось лишь притаиться в бесцветной пустоте и молиться, чтобы монстр прошел мимо.

– Лю-у-у-уди… Я-вас-уте-е-ешу-у-у… Не-пла-а-ачь-те…

Франц думал об одном: если уж погибать, то вместе. Он нашарил холодные пальцы брата и постарался пожатием сказать о своей любви и радости быть близнецом Фила – «от первого до последнего вздоха». И хотя мальчики не перекинулись ни единым словом, Франц был уверен, что Филипп все понял. Они вновь стали единым целым. Ибо «кровь крепче воды», как говаривала Мэри, а у близнецов – одна душа на двоих. Одна судьба. И жизнь одна.

Так пусть будет и одна смерть!

«Теперь я не убегу, – сказал себе Франц. – Теперь точно нет».

– Франц, – вдруг прошелестел возле самого уха Фил. – Песня…

И правда: где-то вдали зазвучали голоса, тонкие и переливчатые, словно сотня хрустальных колокольцев, звенящих в тумане.

Ооро то ооро…
Север придет,
В сонной долине
Фея поет…

Зов сикоморы

Услышишь – не жди,
Мы редко поем
Тому, кто в пути…

В тот же миг возле кустов, в которых залегли братья, вспыхнули золотые точки. Их становилось все больше и больше, и вот уже в траве запетляла узкая золотая дорожка.

Лишь раз мы споем —
А больше не жди…

– Тропа! – выдохнул Фил. – Беспамятные ни за что бы ее не зажгли. Это кто-то другой… Бежим!

Братья с треском и громким шорохом вырвались из своего укрытия на тропу, а прямо за их спинами раздалось:

– Я-вас-вижу-у-у… Ко-мне-е-е…

В белесой пелене замаячила высокая темная фигура. Плакальщик раззявил рот – точно раскрыл черную рану – и издал раздирающий душу вопль:

– Бед-ны-е-де-ти-ко-мне… Иди-те-у-те-шу… Не-бу-де-те-пла-кать…

Золотистая тропка юркнула за толстое дерево, затем нырнула в щель между двух валунов, такую узкую, что близнецы смогли протиснуться в нее лишь по очереди.

Плакальщик обогнул толстое дерево и заклекотал:

– Ку-да-же-вы…

Дойдя до валунов, он немного потоптался и с горьким плачем пошел в обход.

– За-дер-жи-те…

Из тумана теперь доносились сразу две песни. Два хора звучали нестройным многоголосьем, пытаясь перепеть друг друга. Беспамятные звали:

К нам иди —
Под звезды в туман,
И тогда не познаешь обман…

Но хор хрустальных голосков отвечал:

Ооро то ооро…
Север придет,
В сонной долине
Фея поет…

Франциск несся впереди, перепрыгивая через корни и часто оглядываясь на Фила. На одном повороте младший брат зацепился за лозу жимолости и полетел на землю, больно стукнувшись о камень.

– Фил!

Франциск кинулся к неподвижно лежащему близнецу. Глаза Филиппа закатились, он дышал тяжело, с хрипом.

А хрустальное пение звучало совсем близко, и между деревьями уже пробивался золотистый отблеск чего-то большого.

– Печать! Я вижу ее! Вижу! Давай, Фил!

Но Филипп потерял сознание.

И тогда Франциск стиснул зубы и взвалил на себя бесчувственного близнеца. Торопливо переставляя подгибающиеся ноги, мальчик пошел по тропе, стараясь не думать об усталости и страхе. Если он упадет, Плакальщик их настигнет, и тогда не будет больше ни Филиппа, ни Франциска. Останутся лишь их обескровленные тела с тремя дырами в животе да потеками черных слез.

– Сю-у-у-уда, – выл позади Плакальщик. – Я-приж-му-к-себе-и-у-те-шу-вас-бед-ны-е-де-ти…