Нанкин-род

– Разве это Шанхай?! – раздавались удивленные возгласы. – Разве это наш город?

Броневики ходили вместо автобусов. Они останавливались на углах, никого не беря и никого не высаживая; осматривались по сторонам одноглазыми пулеметными дулами и, громыхая щитами, уползали дальше.

Отряды морской пехоты кололи воздух поднятыми вверх остриями штыков, но воздух не менялся, не делался мягче, и все та же безысходная жуть гуляла по сеттльменту. Электрическая станция, телеграф, водопровод превратились в крепости; в них за стеной из револьверов и винтовок насильно работали не успевшие разойтись по домам рабочие. Но машины и люди, словно сговорившись, двигались медленно и вот-вот готовы были остановиться.

«Вот движение, несущее миру новую цивилизацию, – шагая по улицам, думал Спарк. – Сначала Россия, за ней Китай… Эпоха укрепляет свои базы, чтобы с большей неопровержимостью завоевывать мир. Цивилизация насильников растерянно мечется и наводит пушки. Но разве можно расстрелять век?! Кому удавалось обезглавить время?!»

Спарк с волнением наблюдал рождение нового Востока из грязи лачуг, из копоти фабричных труб, из крови неистребимых восстаний. Века поднимали склеенные ресницы; сонная Азия меняла паланкин на аэроплан и догоняла Европу.

* * *

Вечер наполнил город духотой и тревогой. Пальмы на крыше «Астор-Хаус» шуршали, цепляясь за бетонные парапеты крыльями агонизирующих нетопырей. Агата нервничала…

Пальмовый сад походил на переполненный беглецами оазис. Многие обитатели особняков, напуганные событиями, перебрались в отель; настороженная тишина комнат, в которых ежеминутно мог погаснуть свет, была непереносима. Хотелось быть ближе к спасительным кораблям, к набережной, уставленной броневиками и солдатскими караулами. Летаргия города, охваченного забастовкой, заражала, как психоз. Жизнь соскользнула в сторону с проторенной дороги и сразу сделалась неузнаваемой, неудобной, страшной.

Агату взволновало письмо Лю, полученное ею час назад. Собственно, даже не письмо, а клочок прозрачной желтой бумаги с двумя кривыми, нервными, как перекосившийся рот, строчками: «Не пасть змеи, не жало осы испускают яд, а сердце женщины…» Жестокие слова, написанные на оторванном крыле бабочки! Агата ясно ощущала на кончиках пальцев странный след, оставленный шероховатой китайской бумагой.

Агата посмотрела вниз. Вечерняя мгла наполнила город голубым дымом. Дома вытянулись и словно привстали на цыпочки. Река лежала тяжелая, как покорность. Военные катера скользили от судов к набережной, высаживая новые подкрепления.

Вдали виднелись бугры предместий, похожие на митинг ульев или могил. Лиловато-серый туман господствовал над далью.

– Любуетесь Шанхаем? – раздался сзади насмешливый голос Ворда.

– Наконец-то вы явились! – воскликнула Агата, поворачиваясь к нему.

– А вы разве скучали?

– Попробовали бы вы проторчать целый день в этой воздушной клетке!

– Хотите кататься?

– С наслаждением. А куда?

– На Рубикон!

– Сегодня его приятнее перейти, чем когда-либо!

– Обещание? Агата не ответила.

Они вошли в лифт, и минуту спустя голубой автомобиль мчал их по городу.

– Ваш Шанхай начинает действовать мне на нервы, – пожаловалась Агата.

– За последние дни нервы испортились почти у всех.

– А у вас?

– Пока – нет.

У ипподрома машину остановил кордон.

– Мне дан приказ не выпускать за зону сеттльмента, – сказал молодой лейтенант. – На окраине появились вооруженные шайки.

– Бросьте разводить панику, Донигэн, – потрепал его по плечу Ворд. – Моя дама хочет кататься. Мы вернемся не больше чем через час.

– Как хотите, – приложил руку к козырьку лейтенант.

«Непьер» рванулся вперед. Улицы замигали огнями и словно раздвинулись, пропуская автомобиль.

– Как хорошо! – прошептала Агата.

Дома становились меньше, ниже; приближались поля.

За городом ночь подобрела; напомнили о своем существовании звезды и сразу стал бесспорным июнь.

Агата молча наслаждалась чудесной переменой. Выстрелы, застывшая река, онемевшие телефоны остались где-то позади, забытые и пустячные. Кругом расцветала ночь, полная звезд; расстилались поля, освеженные ветром. Рядом ждали губы… Кровь миссис Гаррисон и Пата О'Брайна толкнула Агату в объятия Ворда.

Это произошло внезапно, как все дальнейшее: поцелуй, замедленный ход и неожиданный выстрел из темноты.

Машина рванулась вперед и понеслась, как бы спасаясь от гибели. Потом она дернулась несколько раз и остановилась. Агата взглянула на замолчавшего Ворда. Он лежал, навалившись на рулевое колесо. Агата почувствовала на чулке какую-то влагу; подняла ногу – чулок был в крови. Агата вскрикнула и, выскочив из автомобиля, бросилась бежать. Ей казалось, что земля бежит вместе с ней. Молчание ночи доводило до крика, но крик застревал в горле и душил, как нарыв.

Агата с отчаянием смотрела вперед. Автомобиль, лишенный рулевого, заблудился в полях, и Агата шла без дороги на огни невидимого города.

Прожектора военных судов показывали волшебные картины. Возникали дома неясные и призрачные; шатались, пропадали; казалось, город, превращенный в световую пыль, огненным столбом поднимается к небу.