Нанолит

– Ну что… я пойду? – спросил Феликс. Маша внезапно поняла, что не может так просто расстаться с этим уже ставшим для нее чем-то неуловимо близким человеком. Она тряхнула своей короткой стрижкой и, охваченная внезапным вдохновением, сказала:

– Я же все-таки будущий юрист. Я хотела бы более подробно изучить это дело, как профессионал. Мы могли бы встретиться и поговорить еще, например, завтра?

– Конечно, – с невеселой улыбкой ответил он.

Маша было взяла свой мобиль, но вспомним о приговоре, положила его обратно. Практически все встречи обычно планировались через мобиль, и как по-другому это делать, она не совсем понимала. Помедлив, она неуверенно спросила:

– Когда ты завтра свободен?

– В любое время, я же пока без работы, – Феликс покосился на безмолвный экран мобиля.

– В два часа у меня заканчиваются занятия, и я свободна. В два пятнадцать на этом же месте?

– Договорились!

В апелляции Феликсу отказали. Он был вынужден шире освоить профессии, где информационный обмен через мобиль не требовался. Таких в мире оставалось не так много, и большинство их них было связано с переноской или транспортировкой тяжестей там, где роботы всё еще не справлялись.

Феликс и Маша продолжали регулярно встречаться, и постепенно их беседы от юриспруденции перешли к другим, более романтическим темам…

Однажды, когда Маша и Феликс, обессиленные, в полудреме лежали на широкой кровати в его доме, их пробудил странный электронный звук. Приподнявшись на локте, Феликс увидел, как его мобиль включился и, обнаружив неподалеку мобиль Маши, принялся устанавливать с ним взаимодействие. Девяносто дней наконец-то истекли.

– Видишь, теперь и они наконец-то познакомятся, – хихикнула Маша, тоже приподнимаясь и обхватывая себя за колени. – Надо бы подтвердить им взаимный доступ

– Лучше подтверди его еще раз мне, – с нежной улыбкой посмотрел на нее Феликс.

Бухгалтер Иванов

В правлении колхоза с не совсем обычным названием «Заря пути» было непривычно тихо. Вчера был день выдачи зарплаты – вот тогда тут было не продохнуть от работяг, желающих получить свои более-менее честно заработанные копейки. Сегодня в помещении было только два человека – сидящий за столом председатель колхоза, грузный мужчина с квадратно-гнездовым лицом и стоящий перед ним пухлый толстячок, исполняющий обязанности главного бухгалтера. Толстячок говорил быстро и часто:

– Петр Михайлович, я так больше не могу. Они же ничего не понимают. Я пытаюсь объяснить. Про налоги. Про ставки. Про трудодни. Про отработку. Но у них аргумент один – Васе дали больше, а пахал он меньше. Вот мое заявление. Две недели по закону я ваш, а потом – ищите себе другого специалиста.

– Виталий Никифорович, вы же меня без ножа режете! Где я найду бухгалтера в начале осени? Голубчик, не бросайте меня в такой ситуации. Ну хотите, я вам разряд прибавлю?

– Да хоть два разряда! Не-ет, я так больше не в силах. Совершенно не в силах. Мне нервы надо лечить. На курорт ехать, сейчас как раз бархатный сезон начинается. Там, глядишь, в доме отдыха бухгалтером и осяду. А тут. Эх…

И Виталий Никифорович мелкими торопливыми шажками вышел из здания правления. Петр Михайлович невесело посмотрел ему вслед. Через три недели, по агентурным сведениям, из райцентра планировалась очередная комиссия. Пройти ее без дисциплинарного взыскания, не имея бухгалтера в штате, было практически нереально. А выговоров у председателя, как и у любого хозяйственника, было уже вполне достаточно…

Катастрофа. В его языке было множество других слов для того, чтобы описать текущую ситуацию – бедствие, авария, крушение, провал, или, скажем, «отдельные технические трудности», как обычно пишут в средствах глобальной информации. Но сейчас Лилуниану на ум пришло именно это емкое слово – катастрофа.

Малый исследовательский дрон Академии Наук был не очень приспособлен для длительных путешествий по Галактике. Тем не менее, это было надежное и относительно комфортабельное (для его размеров) транспортное средство, способное пробивать подпространственный канал длиной до тысячи парсек. Кварковый генератор позволял не беспокоиться о текущих энергетических потребностях. Биологический, генетический, медицинский и нанотехнологический отсеки позволяли выполнять исследования любого уровня при единственном условии, что для этого требовалось не больше одного человека. Стазис-камеры позволяли транспортировать живые организмы в состоянии, близком к анабиотическому. Максимальный экипаж составлял две персоны, но сейчас Лилуниан был единственным представителем своей расы в корабле. Он был и единственным живым существом на корабле. Не считая фавна, конечно.