Нантская история

— Неужто сеньоры не понимают? — угрюмо спросил Бальдульф, — Головы же на плечах есть, и вроде не сеном набиты. Если начнется гражданская сеча — все, спускай флаг, кончено. Не против велетов или бретонцев же, против братьев… Перекалечим друг друга без числа, а потом что?.. Мы чай на самой что ни на есть западной границе, это же понимать надо… Если не бретонцы ударят, так варвары, ничем не лучше. Города полыхать будут как спички, один за другим. Так что ж сеньорам за резон собственную голову на плаху тащить?

— В том-то и резон, что они сеньоры, — вздохнула я, — Все у них, как у людей, да только не совсем все. Амбиции, гордость, тщеславие, уверенность в собственном превосходстве… Это как кони, которые тащат их вперед, и узду не укоротить. Эти да, эти смогут. Они бросят всю страну в мясорубку и пропустят ее на фарш, а если не удастся страну — то хоть графство…

— Мы обязаны поставить в известность епископа, — твердо сказал отец Гидеон, — Вне зависимости от наших моральных устоев и намерений. Это наш священный долг.

— Вы сами часто пеняли мне за верность графу, — Ламберт насмешливо изогнул бровь, — Но сами, выходит, ничем не лучше. Выходит, ваша клятва Господу — не более чем присяга верности его земному наместнику?

— Замолчите, капитан, сейчас я не в том настроении чтобы пререкаться по пустякам! На кон поставлена, быть может, судьба всей Империи. И мы, к нашему несчастью, оказались в самой середине это паршивой, скверной и отвратительной истории. Да, я верен Святому Престолу, как верен был в тот день, когда принял сан.

— Однако же при этом вы прекрасно понимаете, что ваш епископ мало чем отличается от обычного сеньора — и гражданскую войну он спровоцирует не из великой любви к Господу, а исключительно из собственных амбиций.

— Я не вправе рассуждать о мотивах и поступках Его Преосвященства. Кроме того, будет справедливо, если Святой Престол узнает о кознях, чинимых против его людей.

— А именно против вас, отче. Вам так не терпится стать причиной большой беды?

— Я скорее совершил бы грех самоубийства, чем стал бы причиной подобному, — сказал священник глухо, не глядя ни на кого, — Но я не имею на это права. Граф Нантский совершил преступление против Церкви и должен быть наказан, как всякий другой. В законе нет исключений, и граф и конюший равны перед ним. Граф Нантский дерзнул тайно выступить против нас, и этот поступок не должен остаться незамеченным. Поднять руку на священника… Слишком серьезное преступление, капитан. Такое не прощается.

— Типичный священник, — бросил Ламберт в сторону. Лицо его потемнело от сдерживаемой злости, — Готов рассуждать о добродетели сутки напролет, но как только что-то касается его безопасности, или безопасности церковных столпов — без рассуждений готов поднести факел к пороховой бочке.

— Ваш граф — величайший преступник! — святой отец разве что зубами не заскрежетал, но и без тог его лицо его исказилось довольно жутким образом.

— Пока все это домыслы! — громыхнул и Ламберт, — Подтвержденные лишь очередными умозаключениями госпожи Альберки. Всплывет еще одна деталь, ветер ее мысленных изысканий переменится, и завтра мы уже будем охотиться на маркиза Лионского или какого-нибудь мавританского кронпринца!

— Вы, как и прежде, не более чем преданный пес на графском поводке!

— А вы, отче, самый великий лицемер из всех, что мне приводилось видеть!

Они замерли друг напротив друга — капитан Ламберт и отец Гидеон — точно гладиаторы, сошедшиеся в центре арены чтобы начать бой. Отец Гидеон все еще придерживал поврежденную в предыдущей схватке руку, и казался по сравнению с облаченным в латы капитаном щуплым юнцом, но мне почему-то показалось, что если случится второй раунд, его исход может стать самым непредсказуемым — святой отец сейчас был преисполнен самого настоящего гнева. Того священного гнева, с которым монахи-рыцари, должно быть, обрушивали свои боевые цепы на сарацинские головы.

— Ах как хороши, — сказала я Бальдульфу, — Не устаю наслаждаться. Когда все закончится, мы сможем установить вывеску рядом с нашей развалюхой — «Спешите увидеть! Каждый вечер! Бой священника против стражника! Вход — один серебряный денарий!». Мы загребем на этом денег больше, чем Амальвех с его хваленым бойцовыми петухами!

Немного смущенные, Ламберт с отцом Гидеоном отступились друг от друга. Но, судя по их лицам, это была лишь тактическая пауза в их обмене ударами. Пауза, которая не затянется надолго, если я не дам их мыслям и помыслам новое, более конструктивное, направление.