Нантская история

— А?.. — его лицо на миг прояснилось. Долго смотреть на него мне было трудно — приходилось сильно запрокидывать голову, отчего начинала немилосердно болеть шея, — Да, дочь моя, да будет милостив к нам Создатель. Полагаю, мы умрем.

— Значит, я могу позволить себе откровенность?

— О чем вы?

— Я могу рассказать свою историю, — я улыбнулась, — Я имею в виду, перед смертью мне уже незачем лгать, верно?

— Наверно.

— Я подумала, что с моей стороны было бы неблагодарно так и не рассказать вам ее. Клаудо, подай-ка мне бурдюк… спасибо… Уфф. Отвратительно — пить хорошее вино ночью на улице. В этом есть что-то неизъяснимо пошлое. Так что, святой отец, вас еще интересует это?

— Ваша история? Пожалуй, — он кивнул, — Но она не столько важна мне, как важна вам самой, Альберка. Это не просто история. Это своего рода символ. Ваши духовные вериги, которые всегда с вами и которые вы сами на себя наложили и с тех пор несете. Когда вы сможете высказать то, что накопилось у вас на душе, вам станет легче. Эта история стала самым первым камнем. Выбить его — и вам проще будет избавиться от прочих. А камней у вас в душе скопилось преизрядное количество…

— Звучит разумно. Значит, еще одна попытка? Без лицемерия, без лжи, без фальши?

— Без лицемерия, без лжи, без фальши, — ровно повторил отец Гидеон, — У нас впереди не очень много времени, дочь моя.

— Тогда я постараюсь быть краткой, святой отец. Моя история… Дьявол, обстановка не благоволит рассказу. Хотелось бы мне сейчас иметь здесь теплый камин, стакан подогретого вина с гвоздикой, толстое одеяло… Мало того, что мы отправляемся на верную смерть, так еще и вынуждены делать это в таких унизительных условиях!.. Извините, мне трудно сосредоточиться. Ложь вытекает сама, а правду приходится выковыривать, как застрявшую в горле кость. Полагаю, начать вновь придется с самого детства?

— Как вам будет удобнее.

— Ну ладно… Родилась я в Нанте, это истинная правда. Мой отец, конечно, не был вилланом, и герцогом он тоже не был. А был он простым городским ремесленником, специалистом по многоконтурным микросхемам. У него была своя мастерская, недурно обставленная, в которой он целыми днями что-то паял и сверлил. Мелкой девчонкой я любила там бывать. Украдкой, конечно. Там пахло особенным запахом. Запах раскаленного текстолита, припоя, горячего металла… И инструменты у отца были забавные — крохотные, как для фей. Крохотные молоточки, крохотные пинцеты, крохотные паяльнички… Он надевал на лоб специальные очки с толстенными линзами, отчего делался похож на какую-то глубоководную рыбу, и корпел над микросхемами, то ругаясь под нос, то весело напевая. У нас был свой домик, и не на окраине, а в хорошем районе, где жили преимущественно другие ремесленники. Позитронщики, химики, генетики, биохимики, чертежники… Домик был небольшой, но уютный, на нем в изобилии рос плющ, специальный сорт генно-модицифированного плюща, который пах жимолостью и сиренью одновременно. Его было так много, что весь домик утопал в этом плюще, и внутри всегда была тень, даже в самый жаркий день. Тень, которая пахнет жимолостью и сиренью. Я опять отвлекаюсь, да?

— Говорите то, что хотите сказать, и неважно, сколько времени это займет.

— Вы сбавили шаг, значит, хотите дослушать историю до того, как мы придем.

— Верно.