Наондель

Пленники закричали. Негромко. Приглушенные, отчаянные стоны. Один из них заговорил, заявляя о своей невиновности. Он ничего не совершил, ничего.

Я не смотрела. Но не слышать их криков я не могла. Матери спрятали маленьких детей под своими шалями. Пожилые смотрели с ужасом и любопытством. Прислуга разносила блюда со сладостями и вином. Я сидела, глядя в чашу у себя в руках.

Мы просидели там целый день. Тысяча маленьких смертей – это долго.

Иногда я смотрела в сторону Кабиры и Орано. Поначалу они молчали, но потом мать принялась что-то говорить сыну – все более настойчиво. Он в основном мотал головой. Иногда между криками пленников до меня доносились отдельные слова.

– Даже это не заставит тебя понять…

– Отец никогда не причинит мне зла. Никогда!

Орано поднялся, стоял, склонившись над матерью. Лицо у него побледнело, руки дрожали. На сцену он не смотрел.

– Он сочтет это предательством, – проговорила Кабира, протягивая руку к сыну, но Орано отшатнулся от нее.

– Ты ошибаешься! Я – его единственный наследник и не совершил никакого преступления!

Голос его звучал с надрывом. Он напоминал человека, который пытается убедить самого себя.

– Я не могу потерять еще и тебя. Ты – все, что у меня осталось.

Кабира повернула лицо к сыну. Она плакала. До этого я ни разу не видела, чтобы она выражала радость или горе. Ее костлявая рука потянулась к руке сына. Он отодвинулся, отвернулся. Через некоторое время рука ее опустилась. По ее щекам по-прежнему текли слезы. Прикрывшись шалью, она сидела, опустив голову, и я больше не видела ее лица.

Только к вечеру прекратились последние стоны пленников. Боковым зрением я видела, как их сняли со столбов. Тот мужчина снова вышел на сцену. На этот раз он держался прямо. Глаза его пылали.

– Справедливость восстановлена! – провозгласил он. – Те, кто предал своего правителя и свою страну, понесли наказание. Давайте отпразднуем это. Музыка!

Пока на сцену, все еще скользкую от крови, выходили музыканты, нас, женщин и детей, увели обратно в нашу золотую клетку.

Акула убивает, когда хочет есть. Иногда она убивает больше, чем хочет съесть, потому что таков ее инстинкт. Но она никогда специально не мучает свою жертву. Говорят, что природа жестока, но никогда я не видела в природе такой жестокости, какую наблюдала в тот день в Охаддине.

* * *

После казни мы редко выходили в сад. Болезненная подозрительность того мужчины обострилась, он наставил вокруг дворца еще больше охраны. Изначально я планировала, что мы могли бы убежать, перебравшись через стену, но скоро осознала, что это невозможно. Тот мужчина все время хотел знать, где мы находимся. Повсюду ему мерещились заговоры и опасность. Запах тлена и смерти все плотнее окружал его. Глаза у него стали почти совсем черные, белого осталось чуть-чуть. Он по-прежнему навещал меня, хотя у меня начал расти живот. Казалось, то немыслимое, что он проделывал со мной, доставляло ему еще больше удовольствия теперь, когда я была беременна.

Однажды солнечным зимним вечером я вышла во внутренний двор с маленьким прудом. Мне хотелось увидеть клочок неба, вдохнуть воздуха. Может быть, ощутить запах моря. Мне не хватало сада – я и не думала, что буду так скучать по нему.

Ставни этажа жены стояли нараспашку над моей головой. Присев на скамейку у пруда, я сощурилась на солнце.

– Ты рассказала ему?

Из окна до меня донесся голос жены – надрывный, полный ужаса.

Ей ответил голос Орано – звонкий от возмущения:

– Да, мать. И ты ошибалась. Он не отверг меня.

– Он накажет меня! Сочтет меня виновной в государственной измене! Ах, неужели ты до сих пор ничего не понимаешь?

– Ты не права, мать, – попытался успокоить ее Орано. Но голос его звучал тревожно, то взлетая до высоких нот, то падая вниз. – Я объяснила, что ты так хотела подарить ему еще одного сына. Сама не понимала, что делаешь.

Жена не отвечала.

– Он не сердится на тебя. Строго говоря…

– Клянусь тебе духом Лехан! Он отомстит, но он умеет ждать. Ты так ослеплена Анджи, что не можешь видеть своего отца таким, какой он есть, Эсико!

Почему Кабира называет своего сына женским именем?

– Ты ошибаешься, мать! И я вовсе не такая, как он. И не сваливай все на Анджи!

– Нет, я сама во всем виновата, что однажды показала ему источник, раскрыла его тайны. А теперь ты становишься так же испорчена его властью, как и твой отец!

– Я не испорчена, – голос Орано, или Эсико, звучал надрывно. – И отец не отказался от меня, так что теперь ты видишь, насколько ты ошибалась!

– Он разрешил тебе продолжать быть его сыном?

В голосе жены слышался вызов.

Мы с ней обе ждали ответа.

– Для остальных – да. Некоторое время. Но мне приказано не выходить из наших комнат. Он был… взбешен. И теперь мне больше нельзя ходить без него к Анджи.

Последние слова Орано произнес тихо, нехотя.

– Ну что ж, во всем этом есть и что-то хорошее.

– Анджи – часть меня! Ни ты, ни отец не сможете разлучить нас!

Слышно было, как захлопнулась дверь.

Всхлип. Один-единственный.

Больше ничего не было слышно. Подождав еще немного, я вернулась в дом.

* * *