Наперегонки с темнотой

— Пациентам у нас запрещено курить! Тем более в вашем-то состоянии!

В притворном испуге она широко раскрыла свои насмешливые карие глаза, но тут же беззвучно рассмеялась. Ее замечание я оставил без ответа. Собственное состояние я сам только что прекрасно видел, но искушение сделать хотя бы пару затяжек пересиливало здравый смысл. Я уже и не помнил, когда курил в последний раз. Должно быть, это было в начале января, а может, с тех пор прошло гораздо больше времени.

Дверь на лестницу была заперта. Медсестра открыла ее выуженным из кармана ключом, между делом пояснив, что это запасной выход и доступ к нему есть исключительно у персонала. Переступив порог, мы очутились на полутемной лестничной площадке со стоящим в углу пошарпанным креслом и такой же деревянной тумбой. Кроме слабого эха, вторящего любому нашему движению, других звуков здесь не было.

Вытряхнув из пачки две сигареты, одну она отдала мне, а вторую, щелкнув зажигалкой, прикурила. Я свою закуривать не торопился. Вместо того поднес к носу, с удовольствием втянул терпкий, чуть горьковатый аромат, затем помял сигарету в пальцах и понюхал еще раз. Уже одного этого было достаточно, чтобы в голову ударило давно забытое опьянение.

Заметив, что медсестра со снисходительным любопытством наблюдает за моими действиями, я глуповато улыбнулся и, словно оправдываясь, проронил:

— Я не курил два месяца.

— Как медик, я бы не рекомендовала вам делать этого еще столько же.

— Почему бы вам, как медику, не посоветовать то же самое себе? — парировал я, после чего забрал из ее рук зажженную сигарету и прикурил от нее свою.

Рот наполнился пахучим дымом, но едва я вдохнул его в легкие, как тотчас зашелся в приступе удушливого кашля. Эхо мгновенно подхватило и разнесло его по всем этажам, а я, в попытке усмирить бурную реакцию отвыкшего от табака организма, согнулся пополам и зажал рот ладонью. Помогло мало — на глазах выступили слезы, в горле запершило еще сильнее, но в голове уже с первой затяжки появилась приятно дурманящая легкость.

— Тихо, тихо, — похлопывая по спине, призывала медсестра. — Вы сейчас все отделение перебудите! Давайте-ка, садитесь в кресло. Вот так…

Мешком свалившись в кресло, я еще пару раз кашлянул, после чего распрямился и шумно выдохнул. Почему-то меня разбирал смех. Вся ситуация напоминала странный сон, в котором я, наголо обритый и в чьей-то старой пижаме, как школьник прокрадываюсь в темный закуток для того, чтобы выкурить сигарету в компании едва знакомой женщины. Сидя передо мной на корточках, она тоже смеялась.

От этого меня разбирало еще больше и постепенно перерастало в настоящую смеховую истерику. Она была обоюдной. Давясь и захлебываясь от беспричинного смеха, мы оба ненадолго утихали, но стоило кому-то из нас взглянуть на другого, как смех вновь поднимался из груди и, придушенный поднесенными ко рту ладонями, прорывался наружу. Так продолжалось несколько минут.

— Все, хватит, — обессиленно прошептала медсестра, зажав мне рот своей рукой. — Я больше не могу… Остановись… Если нас тут застукают, мне влетит…

Ее фраза вызвала во мне новый приступ неудержимого хохота. При этом я совсем не испытывал веселья, скорее наоборот, причиной моего истеричного смеха являлась реакция на боль и долго сдерживаемое нервное напряжение. Видимо, поняв, что я уже не в состоянии остановиться, она резко встала и прижала мое лицо к своей груди.

Оказавшись зажат между двумя горячими полушариями ее плоти, еще секунд тридцать мои плечи сотрясал смех, но потом он внезапно стих. В ноздри ударил дразнящий запах ее пота. Он был приятным, чуть терпким, смешанным с ароматом каких-то экзотических цветочных духов. Будучи не в силах противиться зову, который пробудил во мне этот волнующий запах, я положил в пепельницу давно истлевший окурок и, обхватив ее бедра, притянул к себе.

Она прерывисто выдохнула, но отстраняться не стала. Напротив, медсестра податливо прильнула ко мне всем телом, а я, встретив такую уступчивость, потянулся к пуговицам ее халата. Пальцы слушались плохо, поэтому она помогла мне справиться с ними, а затем распахнула халат, приспустила вниз тонкий лифчик и застыла передо мной с обнаженной грудью.

Ее большие темно-коричневые соски вызывающе уставились мне прямо лицо. С алчностью изнуренного кочевника, что в знойной пустыне набрел на спасительный оазис, я устремился к ним ртом и одновременно обеими руками. На ощупь ее грудь оказалась тяжелой и упругой, но вместе с тем удивительно мягкой. Мы оба учащенно и шумно задышали.

— Надо же, какой ты прыткий! — с добродушной насмешливостью прошептала она. — Еще вчера умирал, а уже сегодня женщину подавай…

Отстранив мою голову, она села сверху. Ощутив тяжесть ее тела, а затем и жар, исходящий от ее бедер, меня затрясло от мелкой нетерпеливой дрожи. Дальше она все сделала сама. Ритмично поднимаясь и опускаясь вниз, пару минут она двигалась во все нарастающем темпе, а я хаотично шарил руками по ее оголенной груди и ягодицам.