Наперегонки с темнотой

Он любил тут уединяться и работать на столярном станке, вырезая из дерева мебель и разные декоративные штуковины. Что-то он потом продавал, но по большей части мастерил для своего удовольствия. Этот процесс он называл терапией. Роб часто повторял, что когда работаешь руками, то и мысли приходят в порядок.

«Моим мыслям порядок бы сейчас не помешал», — злобно подумал я, отпив глоток мерзкого, с маслянисто-кислым привкусом кофе. Все они были о Марте, о том, где она сейчас и как бы я не старался их заглушить, буквально пронизывали меня насквозь. С настойчивостью ревущей аварийной сирены они проникали прямиком в мозг, то увеличивая мощность децибелов до максимума, то сбавляя их к минимуму.

Я пытался избавиться от них, пытался забыться, ходил из угла в угол, пил кофе, чтобы отвлечься даже схватил в руки столярный рубанок, но и это не помогло. Все, что я делал — тупо водил им по небольшому бруску дерева, чем неимоверно бесил всех вокруг. Остановился я только после того, как Роб прикрикнул на меня, велев угомониться и лечь спать.

В ответ я лишь зло усмехнулся. Впереди была долгая ночь и я знал, что как бы не старался — уснуть не смогу. Она так и не откликнулась на мое сообщение.

Прикончив кофе, я уселся на одну из раскладушек и принялся просматривать многочисленные страницы со сводками неутешительных новостей. Я дожидался вечернего включения телеканала Ти-Эн-Си. В каком-то приступе злобного мазохистского отчаяния я надеялся увидеть ее и когда наконец пробило ровно десять, включил трансляцию.

Интернет в подвале работал с перебоями, поэтому изображение часто зависало и мне приходилось подолгу ждать, когда загрузится страница, но все же я увидел знакомые эпизоды съемки. На них был сумасшедший старик со своим рассказом и мой голос за кадром. На другом видео была тварь, которой я выстрелил в лицо. Марта в кадре тоже появилась.

Рассказывая о заброшенных городах, поведении зараженных и о том, как их можно уничтожить, она стремилась донести до слушателей, что ситуация очень серьезна. Также она приводила текст письма, переданного ей сотрудником лаборатории и призывала правительство придать огласке подробности, о которых те до сих пор умалчивают. Я почти не слушал. Вместо того с жадностью всматривался в ее лицо и невольно подмечал детали, которых почему-то не замечал раньше.

Так, только теперь я обратил внимание, что пряди ее темных волос у лба и висков закручиваются в тонкие завитки, а когда она хмурит свои темные, растущие в стремительном разлете брови, у ее губ появляется еле заметная горькая складка. Ее глаза были полны тревоги. Интересно, думала ли она хоть немного обо мне в этот момент?

Слушая ее мелодичный, слегка хрипловатый голос, я боролся с сумасшедшим желанием набрать ее номер и сказать обо всем, на что не решился за весь сегодняшний день. Я хотел бы сказать, что не представляю больше своей жизни без нее, что она нужна мне и я на многое готов, чтобы она оказалась рядом, но в то же время понимал, что сделав это, буду выглядеть последним глупцом. Вряд ли подобными речами я смогу вызвать в ней хоть что-то, кроме унизительной жалости.

Пока я рассматривал ее лицо, репортаж закончился. На экране уже появился другой корреспондент, а я по инерции все пялился в светящийся в моих руках прямоугольник. Сняв в конце концов наушники, я сунул его в карман и вытянулся на раскладушке во весь рост. От охватившей меня безысходности хотелось лезть на стену.

— Пап, все нормально? — спросила Терри.

Она подошла и выжидательно встала рядом. Смысл ее вопроса дошел до меня не сразу. Кое-как выдавив улыбку, я в очередной раз повторил себе — дочь самое важное, что у меня есть. Я должен позаботиться о ней, все остальное второстепенно.

— Да, детка. Думаю о том, что нам предстоит завтра. — Я протянул к ней руку и, не особо рассчитывая на согласие, позвал: — Иди сюда, посиди со мной.

К моему удивлению, она тут же забралась ко мне на раскладушку и удобно устроилась рядом.

— Как твое плечо? Тебе очень больно?

— Ерунда, — отмахнулся я. — Айлин отлично меня подлатала, так что скоро я о нем и не вспомню.

После короткого молчания она задумчиво протянула:

— Значит теперь мы будем жить на юге… Интересно, как долго? Если честно, я совсем не хочу уезжать. Мы ведь вернемся сюда к зиме, да?

В ее голосе сквозила безысходная тоска. Терри уже сейчас думала о друзьях, с которыми придется расстаться, о школе, о нашем доме, однако я догадался, что она думает также и об Анне. Ее могила находится за городом и мы часто ее навещаем, но если уедем, делать этого станет некому.

— Я тоже совсем не хочу, Терри, но, думаю, когда мы уедем, военные быстро ликвидируют всех зараженных. Может, месяц-два, а потом мы вернемся.

Я пытался говорить с уверенностью и в конце даже натянуто улыбнулся, хотя прекрасно понимал, насколько неправдоподобно моя улыбка выглядит.

— Тогда мне придется идти в новую школу? — с досадой произнесла она.

— Скорее всего. Нужно будет немного потерпеть без твоих друзей, но ты справишься, я знаю.